И даже зная о спецэффектах, а теперь догадавшись и о смысле подземного хода, Юрий Владимирович немного волновался, приближаясь к дверям, за которыми покоилось нетленное тело Вождя. Внутри Мавзолея всегда было прохладно и сухо, и запах как в музее. Да и вся атмосфера больше походила на музей, чем на склеп. Никогда здесь не думалось о тлении, или о бренности, скорее о вечности. Да и само тело Вождя исполнено тишины и умиротворения.
Всякий раз, стоя рядом с Ильичом и вглядываясь в его лицо, Юрий Владимирович отчетливо осознавал, что всему настоящему, что было в его жизни он обязан этому человеку. И хотя он понимал, что никакой это не человек, а так сказать образ человека. Но, где-то глубоко внутри, Андропов чувствовал, что это не просто встреча живого человека с мертвым… Нет, он чувствовал преемственность, словно Ильич завещал ему довести, доделать то, что не удалось самому. Больше того - Юрий Владимирович знал, сквозь весь материализм и атеизм, знал, что встреча эта н е с л у ч а й н а, в каком-то необъяснимом, высшем смысле. И как ни странно, но именно это и давало ему — чекисту и коммунисту — силы решится, подготовить и сделать всё для того, чтобы стоять сегодня на кремлевской стене хозяином, а уже завтра твёрдой рукой вернуть государство на правильный исторический курс.
Он поднялся к двери, ведущей на Красную площадь, и чуть приоткрыл её. С улицы пахнуло прохладой и множеством запахов. Посмотрел на часы, скоро смена караула. Юрий Владимирович очень любил этот ритуал. Бывая у курсантов, он с удовольствием смотрел на этих рослых славянских парней, и они казались ему княжескими дружинниками. И это так, власть неотделима от воинской силы. Он смотрел в щёлочку двери, и видел, что прямо к Мавзолею кто-то шёл. «Ага, даже в такую ночь кто-то пришёл посмотреть смену караула. Это хорошо, это достойно! Вот наша советская традиция» - Юрий Владимирович умилённо улыбнулся. Ему не раз доводилось видеть, как люди, смотревшие на смену караула, наливались гордостью и пониманием чего-то более высокого, чем их обыденная жизнь. И уходили они полными сил и решимости трудиться для будущих поколений, не озлобляясь на житейские трудности. Не сетуя на ничтожность своей судьбы, какой бы тяжелой она ни была.
Караул приближался. Одинокий зритель стоял у самого ограждению, и было видно, что это юноша, студент-первокурсник. Андропов с удовольствием следил за четкими движениями кремлевских курсантов. «Вот так бы и всем делать своё дело, знать, когда нужен напор и смелость, когда выдержка, а когда точное и уверенное движение… Как бы всем понять, что жизнь, это такая же смена караула и у каждого он – свой. У одного на виду, а у другого в секрете. Но и тот и другой важен и необходим. Да, важен и необходим…»
Ритуал свершился. Юрий Владимирович смотрел на уходящий караул, а потом мельком взглянул на юношу и отпрянул - тот смотрел прямо ему в глаза таким взглядом, что Андропову стало не хорошо. Такой взгляд просто не укладывался в сегодняшнюю ночь. Юрий Владимирович прислонился к стене и закрыл глаза. «Что происходит, отчего вдруг тревога? Что он здесь делает в такую ночь? Что? Пришёл посмотреть на смену караула? Зачем? Если он поэт, лопоухий стихотворец, то должен писать что-нибудь о любви, о птицах, о море… Но какой взгляд, взгляд ищущий ответов… это всего лишь взгляд мальчишки. Но отчего так тревожно?» - Юрий Владимирович доверял интуиции, и если чувствовал тревогу или беспокойство, то всегда принимал меры. «Нет, он не поэт, никакой он не поэт!» - Андропов снова посмотрел в щель, но там никого не было. «Как же это? Откуда они берутся? Ведь истина так проста – верить партии и правительству, верить старшим, не обманывать, не воровать…, например, часовой, о чем думает, что нужно целый час стоять, не шелохнувшись? Это правильно, думать о том, что делаешь – правильно… Но почему у часового в глазах нет победы? Ведь он охраняет двери Мавзолея! Это же Сердце Родины, средоточие дум и надежд всего народа… у того в глазах – бой, а в глазах часового нет победы!» - Юрий Владимирович сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Но нехороший осадок оставался. Он спустился к саркофагу, взглянул на Вождя, и от неожиданности остановился. До чего же несерьезным и обывательским показался сейчас профиль Ленина. Ему стало не по себе, сомнительно и одиноко. Куда-то пропала уверенность и твердость, что всегда наполняла Юрия Владимировича, когда он приходил к Ильичу. Пусто было на сердце председателя комитета государственной безопасности, и даже прогулка по кремлевской стене казалась теперь наивной и опереточной. Высокие мысли, грандиозные планы и все проекты на годы и годы, всё показалось вдруг фарсом и миражом… Да и сам Вождь казался страшным средневековым чудом, и как-то глупо и жутко было стоять здесь, перед этим то ли чучелом, то ли мумией. И возник вопрос, страшный в своей простоте. Вопрос, который поразил Юрия Владимировича тем, что никогда раньше не возникал. Но вот теперь вопрос есть, а ответа не было. У председателя КГБ и завтрашнего генсека, не было ответа! И еще больше он испугался, когда понял, что вопрос возник не у него, и не родился из воздуха, а передался ему от того проклятого мальчишки! «Так вот что он… так вот о чем… но, ответа – нет! Нет, нет и нет! То есть он есть, но ведь это же и так понятно» - Андропов почувствовал, как к лицу прилила кровь. Ему стало ужасно стыдно, почему он не вышел из Мавзолея и не приказал часовым стрелять? Почему не достал свой табельный и не положил этого щенка сам, как в тире? Какой же он слабак…