Амелин слушал его и думал о том, как странно они похожи с этим парнем. Вздохнув, комиссар вытащил из кармана толстые часы вороненой стали и поглядел время.
— Пора останавливать… А то лес кончится — в чистом поле не спрячешься.
Матрос покрутил ручку телефона, похожего на кофейную мельницу.
— Машинное? — крикнул он в трубку капитанским голосом. — Стоп машина!
Потом повернулся к комиссару:
— Есть. Будем ждать… А кого пошлешь снять часовых?
— Уно и Карпушонка.
— Ты им вбей в сознание: если только беляки успеют взорвать мост…
— Им объяснять не надо.
Бронепоезд замедлил ход, а потом и вовсе остановился, немного не доехав до края леса.
В серый предрассветный час, когда всех неспящих — даже часовых на посту — гнет к земле сон, на охраняемый белыми мост въехала ручная дрезина-качалка. В ней сидели двое в замасленных робах, в путейских фуражках.
Часовой загородил дрезине путь.
— Кто такие? — спросил он, зевая. — Без пропуска не положено!
— Один из путейцев (с нерусской трубочкой во рту) протянул колчаковцу сложенную вчетверо бумажку. И пока тот разворачивал ее, второй путеец со всего маху ударил часового по виску железнодорожным молотком на длинной полуторааршинной ручке.
Дрезина спокойно покатилась дальше.
…Второй часовой, на втором конце моста, лежал возле своей будочки, недоуменно раскинув руки. Рядом валялась не пригодившаяся ему винтовка.
Уно и Карпушонок торопливо шарили лучом фонарика «Бычий глаз» по балкам, по укосинам моста.
— Вот она, — сказал Уно тихо. Серой змейкой вился по настилу бикфордов шнур.
Этот шнур привел их к пакету пироксилиновых шашек. Пакет был прикручен проволокой к железной балке. Карпушонок достал из-за пояса германский саперный штык, зубчатый, как пила, и стал кромсать проволоку. Пироксилиновые плюхнул вниз, в воду. Уно смотал бикфордов шнур и отправил вслед за взрывчаткой.
Потом белорус приладил к перилам моста фальшфейер, Уно поджег его, и над мостом поднялся пучок белого огня.
По этому сигналу вылезла из-за леса черная громада бронепоезда. Проснулись колчаковцы, пулеметы предмостных укреплений затараторили наперебой — но бронепоезд невозмутимо полз вперед, к мосту, и никакая сила не могла его задержать.
Предмостные укрепления белых были разворочены, как сусличьи норы, до которым прошелся плуг. В окопах остались только убитые: живые разбежались кто куда.
А «Красный Варяг», переехав мост, шел уже по колчаковской территории, Впереди, бронепоезда бежала дрезина — как собачка впереди хозяина.
Отойдя от моста на полверсты, «Варяг» остановился. И сразу же через борта гондол посыпались красноармейцы.
На подножке вагона стояли Амелин и матрос Володя.
— Давай, комиссар… Скажи ребятам речь.
— Не хочу.
Володя удивился, но и обрадовался.
— Да?.. Тогда я скажу. — Он вскинул руку с бескозыркой. — Товарищи!.. Нам досталась особенная честь: мы с вами — ключ, который открыл тугую дверь к победе… Слышите — рельсы звенят и гудит почва земли! Это идут за нами в сделанный нами прорыв родные красные войска!..
Комиссар слушал с неподвижным лицом.
— Идут худые на жирных! Идут голодные на сытых, справедливые на негодяев!.. А наша задача благородная и простая. Каждый из вас понимает ее: оборонять мост, по которому сейчас на Колчака пойдет красная лавина, огненная лава наступления!..
Матрос утер бескозыркой взмокший от волнения лоб и поглядел на комиссара.
— Приказываю занять оборону, — четким голосом сказал Амелин.
…Бойцы рыли окопчики, таскали из вагона мешки с песком — выкладывать брустверы и пулеметные гнезда.
— Дай трубочку потягнуть, — приставал Карпушонок к своему напарнику Уно.
— Трубка, лошадь и жену не дам никому.
— Чухна белоглазая!
— Бульба дробненький!
— И что ж это за местность — Эстония? — бурчал Карпушонок. — Нема такой местности. Никто не слыхал.
— Не слыхал только глухой!.. Это правда, у эстонца колыбель маленький — его Эстония. Зато могила большой — весь мир… Нас повсюду есть.
Над головами у них вдруг засвистела, заныла шрапнель. Ее догнал гул далекого пушечного выстрела.
— Началось, — сказал Уно и вытащил кисет. — На, закури.