Последняя фигура на рампе «Трехкрылого» остановилась у люка и бросила взгляд назад. Огни кабины осветили покрытое шрамами лицо. Жен Макран. Увидев Ранник, она нахмурилась.
— Ладно, давай, варп тебя побери, — бросила она, жестом указывая проходить в люк. Ранник нырнула внутрь.
Последняя из трех групп Макран уже заполнила трюм челнока и пристегнулась к металлическим складным лавкам. Когда Ранник вошла, они подняли на нее взгляды. Подбородки мрачно выдавались из-под шлемов, выражение глаз было невозможно прочесть за черными визорами фоточувствительных очков. Макран пихнула Ранник в последнюю обвязку возле люка и ударила по запирающей руне. Тональность двигателей челнока поднялась до болезненного визга. Макран постучала по своей вокс-гарнитуре.
— Что? — завопила Ранник, силясь перекричать нарастающий шум, а затем поняла, что ей велят сделать, и поспешно активировала устройство связи.
Макран села на противоположную скамью и защелкнула ограничитель на плечах. В ухе затрещал ее голос:
— Ты знаешь, что Кленн поддержал твою просьбу оказаться здесь только потому, что молится, чтобы какой-нибудь савларец на этом проклятом тюремном корабле раскроил тебе голову ржавой монтировкой?
— Я так понимаю, вы согласились меня взять по этой же причине?
— Если из-за тебя кого-то из моих людей убьют, то обещаю, что желание Кленна сбудется. Я лично сломаю твою проклятую шею и выброшу труп через шлюз. Тебе ясно?
— Абсолютно, старшина, — отозвалась Ранник и заставила себя улыбнуться.
Челнок затрясло взлетной турбуленцией, и она осознала, что за всю жизнь ей еще никогда не было так страшно.
Мальчик сжимается за статуей своего предполагаемого прадеда и крепко зажмуривает глаза, пока его родители умирают.
Это не его настоящие родители. Его настоящие родители — либо воры, либо вымогатели, либо сидящие на обскуре наркоманы, либо богохульники, либо убийцы. Кто угодно из злобных савларцев подулья. Он их не знает. Никогда их не встречал.
Его приемные родители были хозяевами улья Апраксис, лордом и леди Шипов Ядовитой Розы, древнего дома Куллов, Перворожденными из рода Святого Ярвейна. Теперь они уже ничем не владеют. Новые правители Апраксиса свежуют его родителей заживо.
— Где ты, мальчик?
Визг из вокса их предводителя разносится по залу. Он настолько резкий, что как будто режет ребенку уши. Мальчик жалобно всхлипывает. Агония его ложных родителей уже давно свелась к стонам и рыданиям, отголоски которых расходятся по холодному и голому, вымазанному кровью мрамору их дворца, превратившегося в бойню. Они уже сорвали себе глотки от криков.
— Ты это сделал, — шепчет другой голос, тише раздающийся в голове у мальчика. Он зажимает уши ручонками, отчаянно силясь заглушить его. Отчаянно пытаясь не дать убийцам в молниях его услышать. Однако слова продолжают звучать, достигая его изнутри черепа.
— Ты их убил, Амон. Ты убил всех. Разве ты не…
Помнишь. Принц Терний вздрогнул и очнулся. Он осознал, что отстегнул свой рунный меч. Кривая сталь с нострамскими метками блестела в мерцающем освещении телепортационного зала. Он моргнул и оскалил стальные клыки.
Он вспоминал. Последнее время такое происходило все чаще. Демон, Бар`Гул, помогал ему вернуться во время до гипноиндукций и внушения тяги к убийствам. До того, как он открыл свое предназначение и принял принадлежавшую ему по праву мантию правителя. До вознесения в VIII Легион. Создание пыталось отвлечь его. Он сердито выбросил эти мысли из своего разума.
Он обнаружил, что этот зал часто обострял подобные воспоминания. Склеп в подбрюшье «Последнего вздоха», где обитал демон, имел свойство передавать самые мрачные и самые счастливые моменты человеческой жизни. По неглубокому резкому дыханию и напряженным позам Первой Смерти ему было видно, что у тех схожие видения-воспоминания. Кулл выяснил, что перед атакой от такого нервы его свиты буквально балансируют на лезвии. И именно это лезвие ему и было нужно. Твердое, отточенное и режущее.
Распевы аколитов, выстроившихся вокруг семерых космодесантников восьмиконечной звездой, приблизились к крещендо. У всех сутулых изуродованных рабов текла кровь изо ртов, носов и ушей. Несколько из них рухнуло, непроизвольно подергиваясь и пуская пену на расчерченной гексаграммами палубе. При обычных обстоятельствах ритуал бы проводил Шадрайт, Бескожий Отец, однако он до сих пор находился на борту захваченного тюремного корабля и забавлялся с остатками экипажа, ожидая, когда же идиоты-имперцы явятся на разведку.
Кулл сосредоточился, ощутив, как спертый воздух зала завибрировал, создавая контрапункт тихой пульсации замаскированных двигателей «Последнего вздоха». Тени, скопившиеся по углам склепа, начали вытягиваться и удлиняться. Старинные, затянутые паутиной осветительные сферы, подвешенные к потолку, одна за другой замерцали и отключились. Когда каждая из них гасла, мрак устремлялся вперед, забирая все больше насыщенного страхом пространства. Выгравированные надписи на полу начали испускать слабое тошнотворное свечение.
Упал еще один из аколитов, а за ним и еще один. Их мутировавшие тела непроизвольно бились в конвульсиях, а сдавленные вопли смешивались с пением. Слова тех, кто еще оставался на ногах, перешли в жуткий шум. Слуги бормотали и выплевывали созвучия с поспешностью, в которой физически чувствовался ужас. Кулл крепче сжал рукоять своего рунического меча, обтянутую содранной кожей, и ощутил, как заработало его вторичное сердце. Тело захлестывали адреналин и возбуждение. Тени — скользящие по дрожащему полу когти, шипы и щелкающие пасти — разом прыгнули вперед, и последние из ламп умерли. Какую-то секунду единственным источником освещения были светящаяся телепортационная гексаграмма и немигающее красное свечение семи пар линз боевых шлемов.
А затем, под звуки бесплотного рычания, рвущейся плоти и криков последних аколитов, исчезли и они.
Из камеры снизу кричал Недзи, сидящий на своей койке и вцепившийся скованными руками в проволочную сетку, которая их разделяла.
— Что происходит, колдун?
— Мне откуда знать? — заорал в ответ Скелл, перекрикивая гул сирен. Его уши начинали болеть так же сильно, как и лоб.
— Да ты всегда знаешь, урод ты мелкий! Говори!
— Иди обскуры дунь, Недзи!
— Они уже должны были прекратить, — простонал Долар с верхней койки, зажимая уши руками.
Скелл открыл было рот, чтобы прокричать ответ, и замер. Слова застыли за зубами от внезапного и неопределенного чувства страха. Он приподнялся на койке, насколько позволяли магнитные наручники. С такой высоты он мог заглянуть в прорезь на двери камеры.
Крошечное помещение, которое он делил с Доларом, располагалось на сорок третьем уровне из пятидесяти. Когда имперские колонисты только закладывали главный рудник, Скважину №1, то бурили себе жилье по бокам ямы. Колоссальный вертикальный туннель, уходивший в недра Зартака, уже давно истощился, но теперь служил проходом снаружи в Нору: сеть из сотен малых рудников, которая расходилась от старой шахты, будто подземная паутина. Жилые соты самой шахты переоборудовали в главную тюрьму Зартака. Ее грубые круглые стены были испещрены десятками тысяч маленьких камер и выступающих над бездной клеток вроде той, что была у Долара со Скеллом. С той толикой обзора, которую позволял люк, Скеллу была видна внешняя сторона камер, расположенных прямо перед ним на противоположном изгибе шахты, на расстоянии более сотни ярдов.
Все еще было темно, а до рассвета оставалось еще много времени. Какое-то время Скелл видел исключительно мерцание багровых аварийных ламп. А затем уловил намек на движение. Он прищурился, силясь сфокусировать зрение.
По дальней стороне шахты порхали тени. Аварийное освещение выхватывало надетую на них металлическую броню, придавая полуночно-темной поверхности оттенок свежей крови. Они не столько лезли, сколько бросались вверх. К их спинам были пристегнуты старинные ранцы странного вида, которые позволяли им толчками двигаться вдоль грубых стен тюремной ямы. Скелл насчитал семерых — тени в тени. Помимо тусклого блеска их брони, на свету мерцала и вспыхивала голая сталь.