В дверь постучали. Вслед за этим появилось лицо Алевтины. Она осуждающе посмотрела на Натана, обвела глазами кабинет, остановила взгляд на забытых Иланой колготках.
— К вам Женя Чёрных, — сказала она. — Вы бы хоть прибрались. Ну и запах здесь!
— Хочешь сказать, любовью пахнет? — улыбнулся Натан.
— Развратом, — отрезала секретарша и скрылась. Сразу за ней вошёл Чёрный.
— Ну ты даёшь! — ухмыльнулся он. — Её стоны на лестнице было слышно.
— Ладно, дело молодое. Ты где пропадал?
— У Иры. Мог бы и позвонить. Может, меня уже арестовали.
— Типун тебе на язык, Жека. Хорошо, что ты приехал. Пошли прогуляемся.
— Куда?
— Просто по улице. Давно не гулял просто так. Все дела, дела… Пошли?
Они вышли на Дизенгоф, одну из самых красивых улиц Тель-Авива. Погода была хорошая, как всегда бывает осенью. Солнце уже не жарит, сезон дождей ещё не начался. Воздух чистый, пахнет близостью моря и почему-то мороженым. Народу много, такое впечатление, что никто не работает, хотя только середина дня.
— Ты хотел о чем-то поговорить, Натан? — спросил Чёрный.
— Ни о чем особенном, — Натан затянулся сигаретой, выпустил дым через нос, посмотрел, как он тает в воздухе. — Знаешь, есть такое правило, которое психологи называют почему-то «порядок заклевывания». Слышал?
— Тебе что, пофилософствовать захотелось?
— Вот послушай. В любой социальной группе это правило действует незыблемо. Психологи утверждают, что если собрать любую стайку цыплят, то буквально через день-два произойдёт следующее: после серии неизбежных ссор и драк между ними установится жёсткая, никем не нарушаемая система взаимоотношений. Раз и навсегда! Например, цыплёнок номер восемь может ударить клювом цыплёнка номер девять, совершенно не опасаясь, что в ответ получит то же самое. В свою очередь, цыплёнок номер семь не боится «клюнуть» номер восемь, ну и так далее. Соответственно и наоборот, в случае, если какой-либо цыплёнок вдруг заболеет или почему-либо ослабнет, данная кастовая система автоматически временно приостанавливает своё действие, но ровно настолько, сколько потребуется, чтобы остальные заклевали несчастного до смерти.
— Зачем ты мне об этом рассказываешь? Хочешь оправдать убийство Фазиля? Якобы его заклевали, потому что он ослаб? — глухо спросил Чёрный.
— Нет. Он просто предатель, сука… Я о другом. Стоит только присмотреться повнимательнее, и ты своим глазами увидишь, что этот «порядок заклевывания» неотвратимо действует в любой социальной группе людей, — Натан увлечённо размахивал руками, — архитекторов, слесарей, политиков, домохозяек, журналистов… Вот так просто, незатейливо и безжалостно. Ты бы мог написать книгу, где были бы конкретные рекомендации, как цивилизованно заклёвывать друг друга. Думаю, твоего опыта на такую книгу хватит.
— Может, и напишу. Когда-нибудь. Только наша жизнь мне больше напоминает рыбалку. Когда не знаешь: то ли ты вытащишь крупную рыбу, то ли она тебя утащит на твоей же леске.
— Да, только рыба, в отличие от нас, всегда уверена, что стоит ей дёрнуть разок-другой, и она свободна. И даже не подозревает, что у настоящего рыбака в запасе, как минимум ещё пара крючков, или сачок, и он при необходимости тут же их использует. К великому сожалению самой рыбы.
— Вся проблема в том, что рыба часто сама чувствует себя рыбаком. Смотря с какой стороны смотреть на рыбалку, со стороны рыбы, или со стороны рыбака.
— С какой бы стороны не смотреть, рыбак — это я. И никто меня не переубедит в обратном.
— Правильно. Пока сам не поймаешься на крючок. У меня есть сведения, что Маркову с Быковым снова вызвали в полицию. Я поэтому и приехал. А вызвал их знаешь кто? Гринбаум! Дерьмо ещё то! Мёртвого разговорит. С ним шутки плохи.
— Гринбаум? Не слышал. И чем он известен?
— Натан, отнесись серьёзно. Капитан Арье Гринбаум известен тем, что если ему в лапы попадается «русский», то на нем можно ставить крест. Сядет, как пить дать. Даже если ни в чем не виноват.
— Ничего себе, экземпляр! Думаешь, Маркова расколется?
— Как гнилой орех. Надо что-то делать.
— Придумаем. Ты о нем ещё что-нибудь знаешь?
— Когда-то я писал статью о проститутках. Так вот, одна девочка мне рассказывала, что ходит к ним полицейский, высокий, плешивый, лицо, как дуршлаг, девочек снимает не для того, чтобы трахать, а для того, чтобы их избивать. Очень уж похоже на Гринбаума. Но доказать, что это он, я не смог, поэтому в статье имя не упоминал. Девочки боятся называть имя полицейского, который над ними издевался.
— Ну что ж, уже кое-что. Пошли обратно. Сейчас разберёмся.
Когда они пришли в офис, там уже сидел взволнованный Игаль Кравец. Лицо его было красным, дышал он тяжело и хрипло, будто пробежал марафонскую дистанцию, руки все время теребили кобуру пистолета…
— Игаль? — удивился Натан. — Что ты здесь делаешь? Мы же договорились…
— Да, я знаю, — проговорил Игаль. — Но время не ждёт. Я звонил… Вас не было…
— Ладно, заходи, — Натан открыл дверь кабинета, пропустил вперёд Чёрного и Кравеца.
— Натан, может быть наедине… — Игаль повернулся к Евгению. — Вы меня извините…
— Нет, нет, Игаль. Чёрный нам не помешает. Я, кажется, догадываюсь. Именно Женька сказал мне о Гринбауме. Ты ведь о нем пришёл поговорить?
— Д-да, то есть, нет… То есть, да… Мы с Арье были вчера у Филопонтовой…
— У Филопонтовой? — удивился Чёрный.
— Да. Вместе с Арье. Я потом ушёл, а он остался. Не знаю, что уж она ему наговорила, но утром он прибежал в отделение, будто его скипидаром намазали. Сказал, что Лея рассказала ему все, и что он вызывает свидетелей снова. Натан, это может плохо кончиться.
— Не дрейфь, Игаль. Я уже немного знаю про этого капитана, расскажи теперь ты.
Кравец помолчал, почёсывая подбородок, как бы раздумывая, стоит или не стоит говорить. Потом вздохнул и махнул рукой.
— Я Леву давно знаю…
— Какого Леву?
— Ну, его зовут Лев, на иврите, Арье. Так вот, мы давно знакомы. Он женат, четверо детей… Жену зовут Рут, она религиозная. Леве не нравится её фанатизм, хотя, по-моему, все это видимость, притворство. Как говорится, в синагоге молится, дома — онанирует.
— Ну-ка, ну-ка, подробнее, — Натан весело подмигнул Чёрному.
— Ну…это, — Игаль понял, что проговорился, помрачнел, смутился, потом рассмеялся. — Ладно, что есть, то есть. Я как-то зашёл к ним домой, нужно было Леву отмазать. Он как раз решил рейд по публичным домам провернуть, ну и так получилось… Вообщем, затащил я её в койку. Что вам сказать, трахается она, как молодая козочка! Чего уж там Леве не нравится, ума не приложу. Хотя, может быть, это она с мужем себя так ведёт, делает вид, что ей господь запрещает. Нам он ничего не запрещал. Дети уже спали, так что все было тихо, никто не услышал. А Лева после этих рейдов сам не свой домой приходит. Глаза бешенные, ничего вокруг не видит, как пьяный… Ну, я так, иногда захаживаю к ней. Вот и вчера был, пока Лева с Филопонтовой кувыркался. Точнее, не столько кувыркался, сколько в узел её завязывал. Я заходил к ней, перед тем, как сюда направиться. Рожа синяя, распухшая, под глазом синяк, скула — набок… Видок что надо! Неплохо он её отделал!
— Отделал, говоришь? — задумался Натан. — И что, она никаких претензий не имеет? Или ей понравилось?
— Не знаю.
— Слушай, Натан, — встрял Чёрный, — а может, все проще. Может, она хочет его руками жар загрести, и на тебя свалить? Где ты ей дорогу перешёл?
— Нигде. Разве с этими бабами разберёшься! Помнишь, ты познакомил нас на пресс-конференции? Я предложил Филопонтовой то же самое, что и Марковой, поближе познакомиться с Абуджарбилями. Потом, правда, я ситуацию переиграл. На Филопонтову у меня были другие виды.
— Маркова говорила, что Нугзар был любовником Филопонтовой. Может, она решила отомстить тебе? — предположил Чёрный.
— У неё столько любовников, что если за каждого мстить… — вставил Игаль. — Вряд ли. Хотя, чем черт не шутит. Может, действительно отомстить решила.