Варвара Андреевская
Красное солнышко
Красное солнышко
I. Первый заработок
На церковных часах небольшого уездного города Р… пробило три; в школах окончились уроки и толпы детей различного возраста стали с шумом расходиться в разные стороны. Девочки-гимназистки шли медленнее, говорили тише, хотя в общем все-таки порядком шумели, а что касается мальчиков — то они точно наперегонки быстро сбегали с лестницы, толкали друг друга, дергали за рукава, за ремни ранца и громко разговаривали.
— До свиданья!
— Заходи ко мне; вместе будем готовить уроки.
— Помни, что я сказал.
— Хорошо, да, да… — слышалось отовсюду.
Затем раздавался веселый, беззаботный смех; все это смешивалось в один общий гул, который, в конце концов, замирал по мере того, как мальчики расходились. Последним из подъезда гимназии вышел мальчуган лет двенадцати; он тоже был одет в гимназическую форму, тоже за плечами у него был ранец и с первого взгляда он, казалось, ничем не отличался от остальной компании, но стоило только к нему повнимательнее присмотреться, чтобы сразу решить, что этот ребенок, или — уже знаком с различными житейскими невзгодами, или — болен. Щеки его были бледны, движения — вялы, медленны, глаза смотрели как-то невесело, а об улыбке не было и помину.
Он шел тихим, мерным шагом, и не только не старался догнать товарищей, а даже, как будто нарочно старался отстать от них. Завернув в ближайший переулок, он прошел его почти до конца, отворил калитку низкого, двухэтажного серого домика, вошел в дом, и с усталым видом начал подниматься по узкой и довольно грязной лестнице. Лестница эта привела к двери; где был прибит клочок белой бумаги с надписью: "шью верхние дамские вещи, портниха Кобозева". "Едва ли мама успела вернуться" — проговорил про себя мальчик и, засунув руку в отверстие между стеной и косяком, достал оттуда ключ.
В отсутствие хозяев ключ всегда хранился там: это было условленное место, так как, по недостатку средств, Мария Ивановна (мать мальчика) прислуги не держала. Громко щелкнул замок, когда Миша, так звали мальчика, вложил в него ключ, еще громче скрипнула дверь на заржавленных петлях, и сейчас же сама собою захлопнулась, так как на ней, в виде блока, висел тяжелый камень, обшитый в суровое полотно.
— Как здесь душно! — проговорил Миша, — открыть разве форточку? Нет, нельзя, тепло выпустишь… Дрова — денег стоят…
И он начал молча раздеваться.
В комнате действительно было душно; она была не велика, и, если можно так выразиться, заключала в себе целую квартиру; вдоль одной из стен стояли две кровати — матери и сына; у окна помещался стол, в углу — посудный шкаф — это называлось столовой; у противоположной стены стоял диван и два мягких кресла — то была гостиная, и, наконец, за занавеской находилась скрытая от взора посетителей плита, кухонный стол и полки с разной посудой. Обстановка, конечно, более чем скромная, но тем не менее, на ней лежал отпечаток чистоты и опрятности.
Сняв с себя ранец, Миша положил его на столик, который стоял между постелями, затем подошел к плите, развел огонь и начал приготовлять обед; это была его всегдашняя обязанность, так как мать, работавшая в мастерской дамских нарядов, обыкновенно возвращалась домой часа через два-три после него, иногда даже позднее. Миша же слишком горячо любил мать для того, чтобы заставлять ее хлопотать после долгой работы в мастерской.
В шкафу лежала заранее купленная провизия; Миша достал ее, разложил на столе и, подвязав поверх гимназической рубашки кухонный передник, живо преобразился в повара; дело кипело у него в руках, и в скором времени суп и разварной картофель к суповому мясу были готовы. Миша отставил то и другое к сторонке, погасил огонь и, только что успел накрыть стол, как услышал стук хлопнувшей на дворе калитки.
— Мама идет! — крикнул он на всю комнату, и со всех ног бросился к выходной двери.
— Мамочка, ты? — спросил он, перевесившись через перила.
— Я, сынок, я! — отозвалась снизу Мария Ивановна.
— О, да ты кажется несешь узел?
— Несу, но он не тяжелый.
Не успела Мария Ивановна и глазом моргнуть, как Миша уже очутился около нее, стараясь взять из ее рук узел, который оказался далеко не легким, и в котором находилось дамское драповое пальто, взятое для переделки.
— Здравствуй, голубчик, — ласково сказала она сыну, — я очень рада, когда ты меня встречаешь, но я не люблю давать тебе носить мои вещи; ты и без того такой бледный, слабенький… Сначала в школе сидишь за уроками, а потом дома работаешь, точно я этого не вижу…