Вчера, возможно, эта пятнадцатидолларовая бутылка «Южного комфорта» ее бы и обрадовала. Все не так скучно было бы на праздники. Если бы только Кристине не исполнялся сегодня двадцать один год, если бы не Альберт, который звал в Канаду, а сам собирался сделать что-то совсем другое, и если бы не тот факт, что она едва не погибла, и именно сегодня. Если бы не все это, Кристина Ким пришла бы в восторг, получив от близких друзей в подарок бутылку «Южного комфорта».
— Ребята, это просто здорово! — сказала она, глядя на их разочарованные лица. — Это здорово. Чудесный подарок. А на то, что у меня такой вид, не обращайте внимания. У меня все болит, буквально все. Понимаете? Пришлось выпить, перед тем как спуститься к вам, чтобы унять боль. Поэтому, наверное, могло показаться, что я не испытываю благодарности. Но я испытываю. Еще как испытываю. Это действительно фантастика.
Она наклонилась вправо и поцеловала Конни в щеку. Затем наклонилась в другую сторону и поцеловала Джима в губы. Альберт сидел напротив, встать ей было трудно, а он сам не сдвинулся с места, так что она только сказала:
— Спасибо, Альберт.
И он ответил:
— Пожалуйста, Кристина. Нам очень приятно.
— Крисси, как же ты будешь играть в баскетбол? — спросила Конни. — Посмотри на свою руку. Ты что, не собираешься с этим ничего делать? Я бы на твоем месте немедленно отправилась в травмпункт или больницу. Тебе ведь может стать совсем плохо. Если нужна помощь, я всегда готова.
Кристина беспечно взмахнула здоровой рукой:
— Дриблинг я делаю вот этой рукой, а вторая рука мне вовсе и не нужна.
— Тебе она нужна для бросков, — сказал Альберт.
— Я могу спокойно бросать и одной рукой, — сказала Кристина. — Пусть команда Ю-Пен получит фору, она ей совсем не помешает.
— Но это не так-то легко играть одной рукой, — отрывисто бросил Джим.
— Я и не говорю, что очень легко, но возможно, — сказала Кристина, изображая искреннюю улыбку. Никто не должен подозревать, как она страшно напугана своими травмами, тем, что это может воспрепятствовать ее занятиям баскетболом.
Немножко развеселившись, Кристина заговорила о рождественской елке, которую скоро начнут устанавливать на площади Дартмут-Грин. Но поскольку Джим был еврей и ему было мало дела до Рождества, тему пришлось сменить, и они заговорили о «Списке Шиндлера», о том, как они не могут дождаться, чтобы посмотреть этот фильм. Потом они поговорили о Лорене Боббит, которая лишила своего спящего мужа мужского достоинства, и о братьях Менедес, которые устроили разборку со своими родителями. Альберт назвал их омерзительными.
— Знаете, — сказала Конни, — ходят слухи, что один из братьев был… то есть и остается, конечно… гомиком, и он не хотел, чтобы об этом знал его брат, а отец, говорят, угрожал ему, что расскажет, так что…
— Даже если это все и правда, почему же тогда и второй брат принимал участие в бойне? Ему-то зачем это было нужно? — спросил Альберт. — Если вы спросите меня, я отвечу: ерунда все это. Подумаешь, гомик! Вон Френки, он же не собирается из-за этого убивать своих родителей?
— Ничего себе примерчик, — сказала Кристина. — Френки у них единственный ребенок.
— Он слишком занят в своем Дафиголе, чтобы думать об убийстве родителей, — сказала Конни, по-своему сократив название Дартмутского филиала организации гомосексуалистов и лесбиянок.
Все заулыбались.
— Не будь так уверена, — сказал Джим. — Кто знает, какие секреты бывают в семьях? Попробуй разберись, что там творится — внутри любой семьи.
— Это верно, — тихо согласилась Кристина. У нее болело абсолютно все.
— Чушь все это, — сказал Альберт. — Одно дело, если кто-то похоронит во дворе труп своего праведника брата, но, если у этого кого-то все в порядке, он не станет хладнокровно убивать двоих.
— Ты хочешь сказать, если у этого кого-то с крышей не все в порядке? — сказала Конни.
— При чем тут крыша? С ней у него может быть как раз все в порядке, — сказал Альберт. — Он может быть просто… отщепенцем, отчужденным от родителей, да и от самого себя тоже. Для того чтобы совершить такое, он должен забыть обо всем.
— Но забыть о себе большинство людей не могут, — сказала Кристина.
— Не знаю. Может быть. — Альберт позволил себе бросить взгляд на Кристину. — Но кто может взять на себя смелость судить других людей? Разве сами мы так уж совершенны?
— Да, — улыбаясь, произнесла Конни.
У Кристины с улыбкой не очень получалось.
— Что значит «брать на себя смелость судить других людей»? Не надо брать на себя никакой смелости. Просто надо знать, что соответствует нормам общечеловеческой морали, а что нет. Убивать своих родителей не соответствует вообще никаким нормам.