Князь Генрих редко с ним разговаривал, князь Казимир и то чаще, хотя не жаловал Тэли и его музыку, потому что князю Казимиру была по нраву только русская музыка. И все же Тэли преклонялся перед Генрихом. Он знал, что его господина мало кто любит, слышал всякие пересуды, однако ничто не могло заглушить в нем глубокой благодарности князю за смелую поездку в Дамаск. А главное, в скупых словах Генриха Тэли чувствовал высокий, непостижимый ему строй мыслей. Всякий раз, когда князь обращался к нему, Тэли внимал речам господина так, как если бы то были новые стихи или новая музыка, испытывал художественное наслаждение. Но восторженная любовь не мешала Тэли замечать странности Генриха: во всех поступках князя было что-то болезненное, неуравновешенное. Он уделял много внимания хозяйству и хозяйничал неплохо, однако его решения были всегда внезапны и неожиданны для окружающих. Из своих частых, одиноких поездок на охоту он не привозил никакой добычи. Установив сложную фискальную систему, он безжалостно притеснял народ, а глаза у него были всегда задумчивые и глядели вдаль, на леса у горизонта. Тэли нередко слышал, как князь ночью встает и ходит по опочивальне. Он понимал, что Генрих страдает, и, полный жалости и страха, молился о спасении его души. Порой Генрих приказывал ему играть те мелодии, которыми Тэли когда-то развлекал господ, направлявшихся из Цвифальтена в Берг. При этом оба вспоминали маленькую испанскую королеву, и в глазах у них вспыхивали искорки нежности - они понимали друг друга. Тэли в душе удивлялся, как это князь обходится без женщины. Чего только он не наслушался по этому поводу! Замковая челядь на все лады осуждала князя, сидя у каминов на кухне, в рыцарской зале или в людской, где весенними вечерами было тепло и сумеречно.
Говорили там немало и о Казимире. Он-де тоже почему-то не женится, хотя молодец всем на загляденье и в возраст вошел, да и девок в околицах Сандомира уже перепортил видимо-невидимо. Правда, с тех пор как привез себе полюбовницу из Руси - о ней все знают, - он угомонился. Подсунули ее кумовья Казимира с границы, и роду она, говорят, княжеского; сперва поселил он ее в Завихостье, в замке, и всякий раз как на охоту выезжал, так непременно к ней заглядывал. А как получил от брата Вислицу, то бабу эту - звать ее Настка - туда перевез, и хозяйничает она в вислицком замке, будто взаправдашняя княгиня. Люди над ней смеются, говорят, что такой князь, как Казимир, скоро ее на кухню прогонит, князеву посуду мыть, а то еще заставит детей князевых на горшки сажать. К счастью, у нее-то детей не было.
Тэли был очень рад приезду Виппо, старая их дружба возобновилась. Только странно казалось ему, что толстый рыцарь так быстро выполнил свое обещание и приехал в Сандомир служить князю Генриху. Тэли расспрашивал его об Айхендорфе, о соседнем замке, куда Виппо евреев переправил, о Бамберге, но о семействе жонглеров не решился спросить. Виппо сперва только отмахивался, потом все же рассказал Тэли, что ему не повезло. Правда, он побывал в Палермо и обделал неплохие дела с тамошними купцами - несколько лет доставлял ко дворам знатных господ восточные товары, которые теперь рекой плывут из королевства Иерусалимского, - но потом немецкие рыцари выжили его из обоих замков, прямо собаками затравили, и не удалось ему добиться справедливости ни у Фридриха Ротенбургского, ни у самого кесаря, к которому он тоже обращался.
Как Тэли понял, заветной мечтой Виппо была постоянная служба у знатной особы. Виппо чрезвычайно льстило, что он ежедневно видит Генриха, что он князю необходим и может наводить порядки в княжеских владениях. В Генрихе ему нравилось все: высокое происхождение, родство с кесарем, свойство через племянника с византийским императором (все эти далекие родственные связи Виппо знал назубок и умел при случае объяснить с самыми тонкими подробностями, пожалуй, даже лучше, чем Генрих), высокий духовный сан ведь Генрих был тамплиером, а в глазах Виппо тамплиер стоял чуть ли не выше папы римского, - его красивая наружность, одежда, всегда простая, но в то же время изысканная, меткость в стрельбе из лука. Словом, Виппо был искренне привязан к своему господину, и Тэли с удовольствием наблюдал, как усердно он трудится на благо князю. Этот стареющий еврей стал лучшим другом Тэли: когда Тэли нужны были деньги на обнову, на покупку коня или еще на что-нибудь, он всегда шел к Виппо. С ним Тэли делился своими заботами, летом жил у него в большом доме, который Виппо выстроил невдалеке от Сандомира, на горе, среди виноградников, посаженных Людвигом. Но больше всего привязывало Тэли к Виппо воспоминание о тех днях, которые он прожил в его замке.
И вот однажды, возвращаясь от Виппо - было это летом, в июне, и Висла сверкала, как сталь, - Тэли увидел на дороге небольшой фургон с холщовым навесом, запряженный парой добрых лошадок. Тэли пустил коня рысью, хотел обогнать фургон, потому что за ним тучей поднималась пыль, но конь заартачился, да и место было такое, над самым обрывом, никак не разминуться. Тогда Тэли юношеским баском крикнул вознице, чтобы тот придержал лошадей. Фургон остановился, и из него выглянула женщина, простоволосая, растрепанная, но, как показалось Тэли, красивая. Приблизившись, он вдруг узнал это лицо, которое вынырнуло из холщовых занавесок. Тэли проворно соскочил с коня и, ведя его под уздцы, пошел к женщине. Она тоже выскочила из фургона, побежала навстречу.
- Юдка, - тихо и медленно сказал Тэли.
А она молча протянула ему руку. Так и стояли они, держась за руки, на краю обрыва. Глядя в ее синие глаза, в ее расширенные зрачки, Тэли вдруг понял, что он уже не мальчик, а красивый, статный юноша с грустным взором. Он увидел свое отражение в ее глазах и только теперь ощутил в себе все то, что дали ему здешние леса и луга, река, Сандомир. И снова, как в былые времена, стояла перед ним на фоне реки небольшая, темная фигурка, и глядели на него в упор глаза синие, как воды Вислы.
Из фургона вышли старик, Пура и еще какой-то высокий, худой еврей.
- Это мой муж, - внезапно сказала Юдка низким, грудным голосом, который показался Тэли совсем чужим и очень еврейским. Высокий парень, поклонившись нарядно одетому господину, посмотрел на него спокойным, доверчивым взглядом. Старик узнал Тэли и спросил у него о Виппо. Тэли указал им дорогу к дому Виппо; надо было ехать в обратную сторону, и возница повернул фургон. Вежливо попрощавшись, семейство жонглеров тронулось в путь, а Тэли остался один на обрыве. Он немного постоял, глядя в раздумье на реку, потом вскочил в седло и медленно поехал в город.
Вечерело. В затонах реки громко и настойчиво квакали лягушки, табунщики купали лошадей. Тэли спустился по склону, потом поехал в гору; крест на костеле еще сверкал в закатном свете длинного летнего дня. Чтобы попасть в замок, надо было пересечь весь город. Оружейники, бондари и прочий люд сидели на порогах своих домов, дышали прохладным вечерним воздухом. На торговой площади стоял кастелян с несколькими старшинами, наблюдая за дорогой и проверяя приезжих. Раздался звон колокола, призывавший горожан к отдыху. Тэли проехал мимо костела. Вот и замок, подъемный мост, ворота, и тишина, залегшая в замке, и дыхание Вислы, пахнущее летом, близким, чудесным летом. Даже мысль, что у Юдки есть муж, не могла смутить радостного спокойствия Тэли.
Войдя к себе в горницу, Тэли приложил руку к сердцу. Оно все пело свою однозвучную песню, только намного громче, чем раньше, и было в нем столько нежности, столько любви в этом милом сердце. В окно проникал запах отцветающих верб, раскатисто квакали лягушки, гудели мириады комаров, фыркали в конюшне лошади, а сердце все билось, билось, билось, словно никогда оно не смолкнет, так мощны и ровны были его удары.
Началось лето, и с ним тревожные для Генриха времена: кесарь шел на Польшу. Болек поспешил отправить послов в Галле, чтобы они отговорили кесаря, но выбрал послов неудачно, ничего хорошего нельзя было ожидать. Якса из Мехова и Святополк рассчитывали, что послами назначат их; теперь они втихомолку злобствовали, и их недовольство, невесть почему, обрушивалось и на Генриха. Тэли видел, что на челе князя собираются тучи, и каждый день старался сбежать от этих туч в свою собственную веселую державу, где ничего неприятного не случалось, где всегда было ясно и солнечно. Троицу праздновали в Сандомире очень весело. Со всей округи съехалось множество народу на ярмарку, из-под Кракова привезли на продажу ценный товар - соль, которую солевары меняли на бобровые и беличьи меха. Девушки, украсив майское дерево пестрыми лоскутками и соломенными гирляндами, ходили от дома к дому с песнями. В костелах шли торжественные богослужения, на которые собиралось духовенство со всех окрестных приходов. Народ веселился на ярмарке, там устраивались лошадиные бега, выступали бродячие певцы, музыканты, фокусники...