И точно, не успел он проговорить, как с той стороны послышались отрывистые крики, а на сером снегу вдали замелькало много темных фигур немецких солдат, двигавшихся цепью к запорошенной снегом реке. Они вели стрельбу на ходу, огонь их был плотным, трассирующие пули ливнем неслись как раз на тот участок, который отделял партизан от леса. Прорваться через этот шквальный огонь ни перебежками, ни ползком было совершенно невозможно.
— Что будем делать, командир? — крикнул Полетайкин.
— Прорваться трудно, — ответил Сергеев.
— А если вдоль леса, ползком? — посоветовал Петр.
— Все равно не уйдем. Они нас тут же настигнут. В той стороне уже светлеет, а мы как мишени.
— Точно. Только не совсем, — ответил Петр. — Отведи людей, командир, в сторону, правее. А я пока здесь останусь. Прикрою.
— Рискованно, Петр.
— Ничего. Уходите, говорю вам, скорее. Я обязательно догоню вас.
— Все за мной. Быстро! — скомандовал Сергеев.
— Товарищ командир, разреши мне с Корниловым остаться, — крикнул Румянцев.
— Нет! Всем уходить!
Партизаны по-пластунски поползли по полю, но не в сторону леса, а вдоль него.
Петру оставили пять полных дисков. Зарывшись в снег, он длинными очередями ударил по немцам. Те сразу же залегли.
Противник не видел отхода партизан и был сбит с толку, потому что Петр отползал в сторону леса и всякий раз открывал огонь с нового места. Гитлеровцы были в полной уверенности, что партизаны крепко прижаты к земле.
Маневр удался. Партизаны отползли на безопасное расстояние, потом поднялись и побежали к лесу. Немцы сразу перевели весь свой огонь на них, но было поздно: расстояние оказалось слишком большим, и ни одна пуля не доставала партизан.
Воспользовавшись тем, что немцы перевели огонь на группу, Петр вскинулся с земли и, пригибаясь, опрометью бросился в сторону леса, до которого оставалось метров сто. Он уже влетел в березняк на опушке, ветки хлестали по лицу и рукам. Петр остановился, чтобы перевести дыхание, и тут что-то сильно ударило в левую руку чуть ниже локтя. В первое мгновение, в горячем порыве, он даже не обратил внимания на это, а только успел подумать: «Видно, на бегу ударился о какой-то сук».
Не мешкая и не оглядываясь, Петр бежал в глубь леса, круто забирая вправо, думая, как бы скорее соединиться со своими товарищами.
Прошло минут двадцать, а партизаны-подрывники будто сквозь землю провалились. Тогда Петр понял, что в поспешности, видимо, слишком далеко отклонился от направления, по которому должна была двигаться группа, и теперь в незнакомом лесу не найдет ее, сбавил шаг и пошел неторопким ходом, все время ориентируясь на рассветавшее на восточной стороне небо.
Дыхание выровнялось, сердце успокоилось, и тут только Петр почувствовал, что рукавица на левой руке почему-то вдруг отяжелела и стала вся мокрой. Он сдернул ее — под ноги закапала кровь. И тут он ощутил острую боль и понял, что ранен. Петр скинул полушубок, перетянул ремнем и обмотал шарфом руку прямо поверх рубахи, с трудом оделся и снова зашагал наугад через незнакомый лес.
Почти весь день он шел по глубокому снегу и не встретил на своем пути ни дороги, ни просеки. Когда начало смеркаться, лес, которому, казалось, не будет конца, неожиданно расступился, и перед взором Петра открылось широкое поле, запушенные инеем березы по краю, которые точно вышли из леса да так и остановились, застыв на взгорке.
В низине Петр увидел деревню — дворов пятнадцать. Из трубы крайней избы поднимался синий дымок. Было тихо, и ничто не выдавало присутствия врага. Но Петр не спешил, внимательно ощупал взглядом каждый дом, пристройки. Оглядываясь, подошел к крайней избе со стороны двора, стал за углом хлева, прислушался. Он все же опасался услышать чужую речь, ненароком напороться на немцев, но когда понял, что их нет в этом доме, выглянул из-за угла.
Двор был завален снегом, и лишь к калитке вела тропинка. На веревке висело залубеневшее на морозе белье.
Петр направился было к крыльцу, но тут же замер, вскинул автомат: наружная дверь, скрипнув, отворилась, из избы вышла девушка лет восемнадцати в пестром платьице, в валенках и с ведром в руке. Она сбежала с крыльца, выплеснула мыльную воду в снег и хотела было вернуться в дом, но вдруг увидела Петра. Она покосилась на автомат, испуганно спросила:
— Чего надо? Ты кто?
— Человек, — ответил Петр.
— А чего под чужими окнами шляешься?
— Попить хотел попросить. Да, видно, у тебя зимой и снега со двора не выпросишь.
— А сам-то какой?
— Не жадный.
— Ладно, заходи.
— Немцы в деревне есть?