Марк с удовольствием ослабил бы галстук, если бы носил его. Горловина футболки сдавила шею не хуже статусной удавки, но с этим ничего нельзя было сделать. Марк снова посмотрел на часы. Прошло одиннадцать минут и тридцать секунд. В прайс-листе центра была указана цена за консультацию продолжительностью в четверть часа, и доктор намеревался отработать время до последней секунды. Он напоминал Марку херувима, который после превышения возрастного ценза перешёл с амброзии на пирожные, сменил белые крылья на белый халат, а вместо золотого лука обзавёлся круглыми очочками в золотистой оправе и так дожил до пенсионного возраста. Марк разбирался в херувимах, потому что Марта была галеристкой, а Марк – настоящим другом.
Доктор… Марк бросил взгляд на гравировку таблички – двадцатисантиметровый хромированный брусок вдоль края белого стола – и мысленно поправил себя: «Николай Вениаминович». Так вот, Николай Вениаминович обладал внушительной учёной степенью. О ней молоденькая администраторша с гордостью любящей внучки рассказывала Марку на протяжении пяти минут. Для специалиста такого уровня было странно так долго изучать результаты стандартного обследования. Единственное объяснение – доктор вёл приём по заветам старой школы. Конечно, существовала и другая причина, но в неё Марк не верил, поэтому спросил с усмешкой:
– У меня всё настолько плохо?
После тринадцати минут тишины, стерильной, как этот кабинет, собственный голос показался Марку неуместно громким. Вздрогни Николай Вениаминович, Марк бы не удивился, но доктор лишь глубоко вздохнул. Он нехотя оторвался от полупрозрачного, белёсого со стороны Марка голоэкрана и вальяжно откинулся на спинку белого – а как иначе! – кресла. Кресло выразительно скрипнуло несмотря на все признаки эргономичности и прочности: причудливо изогнутый силуэт и стальные трубы каркаса.
Николай Вениаминович снял очки. Острый взгляд синих глаз заставил Марка напрячься. Он подумал, что шутка могла оказаться и не шуткой вовсе, а это уже было бы совершенно не смешно. Тут Марк вспомнил неутешительную вещь: сарказм всё ещё являлся формой юмора, и судьба предпочитала именно эту форму, когда дело касалось Марка.
– Марк Михайлович, в анкете вы не указали место работы, – произнёс Николай Вениаминович с той же степенностью, с которой двигался.
Упоминание анкеты стало неожиданностью, но Марк с деланным равнодушием пожал плечами:
– Разве это поле обязательно для заполнения?
Николай Вениаминович снова вздохнул.
– Необязательно, – сказал он и после паузы добавил: – Совершенно необязательно. Однако обычно его не игнорируют. Пишут хоть что-то.
А то Марк этого не знал! Знал он и другое: стоило ему указать место работы, результаты обследования сразу же направили бы в клинику Охранки. Если бы Марк хотел, чтобы на работе узнали о его проблеме, он не пошёл бы в этот центр.
Марк поймал немигающий взгляд доктора. Видимо, почтенный Николай Вениаминович сделал определённые выводы.
– Так что с результатами обследования? – напомнил Марк.
Доктор вздохнул в третий раз, переплёл пальцы и сказал:
– Я полагаю, вы не симулируете…
Фраза не прозвучала как вопрос, но Марк успел кивнуть прежде, чем Николай Вениаминович продолжил:
– …и боли вас действительно беспокоят. – Надев очки, доктор снова посмотрел в голоэкран и покачал головой. – Не люблю разбрасываться фразами вроде «у вас сердце, как у восемнадцатилетнего». Всё у вас вполне соответствует тридцати двум годам. С учётом образа жизни и, полагаю, работы. – Николай Вениаминович посмотрел на Марка поверх очков. – Однако, ваши жалобы не по моей части.
«К сожалению», – мысленно и абсолютно искренне добавил Марк к последней фразе, поскольку в решении проблемы он не продвинулся ни на шаг.
***
Марта представляла собой живое воплощение множества положительных стереотипов о женщинах. В частности, об их непревзойдённой интуиции. Она позвонила в тот момент, когда за спиной Марка закрылась дверь в кабинет. Марк не успел отойти от эффекта белой комнаты и едва вдохнул воздух, благоухавший синтетически-цветочным освежителем, но принял вызов – это же была Марта.