Но трудно надеяться, что теперь уйдет.
Не ушел, конечно, а продолжает:
— И больше не звонили?
— Да что толку-то? Больше не звонил.
— Так, — говорит и в книжечку пишет. — Следовательно, у вас к ресторану отношение было плохое?
— Я, — говорю, — по ресторанам не хожу и отношения к ним не имею.
— Я вас про данный конкретный ресторан спрашиваю.
— Да он закрыт, какое к нему отношение. Дай Бог, чтоб и не открывался.
— А раньше? Когда был открыт? Вы хотели, чтоб он закрылся?
— Я хотел, чтоб было тихо.
— И что для этого делали?
— А что я мог сделать? Их просил да вам звонил, и ничего не помогло.
— А что помогло? Почему он закрылся?
Это он подкапывается узнать, не я ли в полицию сообщил, то есть не видел ли я чего.
И вот тут очень важно соблюсти правильную меру. Я еще из России усвоил, что по своей инициативе с информацией высовываться нечего, даже с самой безопасной. Однако они уже много кого опросили, и разные обстоятельства им известны. Если совсем ничего не расскажу, сразу подозрение. Значит, рассказать надо, но очень, о-очень аккуратно. По большей части строго придерживаться фактов, но при этом все, что сказал Ицик, и что официанточка, и что соседи снизу могли сообщить, все это надо держать в уме и соответственно излагать.
— Почему он закрылся, — говорю, — мне неизвестно, но предположение сделать могу.
Он сразу насторожился:
— Ну?
— А вот, — говорю, — у нас тут на прошлой неделе драка была. Хозяин ресторана с официантом дрался. Может, повредили друг друга, может, в больницу угодили, это уж я не знаю. Где же вы, — говорю, — были раньше? Или только сегодня узнали?
Он на мои претензии ноль внимания и жмет дальше:
— Вы видели, как дрались?
— Видеть, — говорю, — не видел, я дома сидел, а как орали, слышал хорошо.
— А еще что вы слышали? Из-за чего они дрались?
— И про это могу сделать предположение.
— Говорите.
Я подъехал к своему столику, где у меня тряпочки рассортированы, показываю ему:
— Видите мои материалы?
— Вижу, — говорит.
— Вот такие же мне как раз в тот день привезли. Два мешка. Да. Я ковриками занимаюсь. Вот эту работу видите? — говорю и показываю ему недоконченное панно. — Вот на нее тот материал и пошел.
— Да?
Тут у меня опасный, тонкий момент. То есть что Ицик мне мешки принес, а Ицика упоминать не хочу. Но авось проскочим.
— И вот, только я мешки с материалами получил, даже открыть не успел, вваливаются ко мне эти двое, говорят, они из ресторана, и…
— Двое — это хозяин и официант? Вы с ними знакомы?
— Да знать я их не знаю! Говорят, мы из ресторана, мы, говорят, в твоих мешках кое-что спрятали, хотим обратно забрать. И стали в мешках копаться, они вот тут стояли.
— А вы что? Позволили?
— А я инвалид, что я с ними мог сделать? Стали копаться и что-то нашли.
— Нашли?! Что нашли?
— А что, мне не видно было. Хозяин отвернулся от меня, стал находку разглядывать, да как заорет, а красное? красное, говорит, где? И этого второго, рыжего, за грудки. А этот замельтешился, клясться стал, я, говорит, не брал, может, говорит, оно в третьем мешке. А мешков и всего-то было два. Всегда три привозят, а в тот раз почему-то два. Чего-то этот рыжий темнил. Ну, тогда они убрались во двор, третий мешок искать, а потом стали драться.
Он все за мной аккуратно записывает. Я спрашиваю:
— А что они такое там спрятали, вы знаете?
А он мне на здешний манер:
— А вы знаете?
— Знал бы, — говорю, — не спрашивал бы.
— А какое, — говорит, — ваше предположение на этот счет?
— Да какое, только одно и может быть.
— Какое же?
— Да наркотики, что еще. У них ведь это так и называется — белое, черное, зеленое, ну, видно, и красное есть.
Тоже записал, а я предлагаю:
— Может, вы кофе хотите или воды попить?
Он говорит:
— Спасибо, воды, если есть холодная.
Я поехал на кухню, налил воды из холодильника, возвращаюсь, а он тряпочки мои рассматривает, пальцами перебирает.
Господи, второй раз на том же месте! Ну чего, спрашивается, я ему дверь открыл? Как тогда с Кармелой! Мог бы вообще не открывать, будто дома нет или болен. С какой стати я свои заготовки на видном месте разложил? Почему, идиот, так был уверен, что никому в голову не придет! Вот сейчас нащупает, и конец всему. Так и подмывает, чтоб заготовки эти у него выхватить, но вместо этого говорю сердито:
— Нет, — говорю, — вы меня простите, но заготовки мои не трогайте.
А он целую горсть заготовок набрал, и именно которые уже с узелками, потряхивает в руке, как взвешивает, и говорит: