Насчет Шагала трудно сказать, что такое, все как-то не по жизни, косо да криво и много всего без порядка навалено. То ли он рисовать не умел, то ли не совсем в себе был, а говорят, знаменитый. Зато Миро мне очень нравится, и я даже думаю панно сделать по какой-нибудь его картине. Работа отчетливая и цвета чистые, и понимать ничего не надо, просто красивое человек рисовал.
Пока Моти вез меня по этим коридорам, я с ним договорился, что он сразу пойдет искать Шуки с его каталкой. Оказался наш человек, и тоже Михаил, как я, но его для отличия перекрестили в Моти, потому что у них там среди низшего медперсонала очень уж много Миш.
В общем, закатил он меня обратно в приемный покой. Значит, я все еще по-прежнему здесь на птичьих правах. А совсем поздно уже, и травмированных стало прибывать гораздо меньше, но свет горит вовсю, как раньше. Так, видно, и придется здесь ночевать.
Подходят Галина с Азамом и, слышу, между собой спорят. Вернее, Галка на чем-то настаивает, а Азам мягким своим голосом ее убеждает.
— Пусть пока спокойно полежит.
А она:
— Да пусть себе лежит спокойно, но зачем чтоб время зря проходило.
Он опять:
— Нет, не надо его сейчас беспокоить.
— Какое ему беспокойство? Смешной ты человек, Азам. Сами все сделаем, а он выздоровеет и как раз на готовенькое придет.
Моти-санитар мне шепчет:
— Это твоя дочка?
— Ну да, — говорю и поторапливаю его, чтобы скорей шел искать.
— Во даешь! А парень этот ей кто?
Я как бы не слышу, от боли мучаюсь.
— Он что, араб?
Я постанывать начал и прошу его, чтобы шел скорее и по дороге сказал там, кому надо, чтоб укольчик сделали. А он на Галину мою уставился и никак не может уйти. Я ему говорю тихо:
— Найдешь портрет, познакомлю. Беги, ищи скорей.
Не идет. Говорю:
— Стольник дам. Беги.
Ушел наконец.
Галина наклоняется ко мне и говорит:
— Утром обещали перевести тебя в палату. А пока мы с Азамом с тобой посидим. И братишка утром придет. Ты кушать будешь? — поднимает поштучно с подноса и показывает мне манную кашу подсохшую в голубой мисочке, половинку зеленого перца, плавленый сырок в обертке и баночку йогурта.
— Не буду, — говорю. — Я бы чаю выпил и таблетку какую-нибудь посильнее. Еще лучше, укол. Не могу больше терпеть.
Азам пошел за чаем, а она оправила мне постель, носки надела, а то ноги занемели и мерзнут, несмотря на теплую погоду. Я все лежу, как мне доктор Сегев показал, на боку и прижимаю колено к животу, но уже мало помогает. Она подперла мне подушкой больное бедро, волосы рукой пригладила. И присела на кровать рядом.
Присела, и чувствую, собирается с мыслями заговорить со мной о деле.
— Папа, — говорит, и по тону слышу, что не ошибся.
Я ее сразу перебил:
— Матери сообщила?
— Я раньше звонила, никого не было. Видно, гулять ушли. А теперь уже поздно.
— Гулять? Когда это твоя мать гулять ходила?
— А вот теперь ходит.
— Ну, предположим. На отвечалку наговорила?
— Знаешь, неудобно как-то, она ведь там не одна. И чего ее посреди ночи дергать. Утром сообщу.
— Неудобно! Отец в тяжелом состоянии, а ей неудобно! Она тебе этого не простит.
— Авось простит.
— Ну, так я не прощу.
— Ладно, папа, — говорит решительно. — Я понимаю, тебе больно, и ты говоришь сам не знаешь что. Сейчас тебе сделают укол, будешь спать. Но сначала…
Тут подошел Азам, несет кружку с чаем. Только глянул на нее, на меня, одной рукой поставил кружку на тумбочку у меня под носом, а другой обнял сзади Галку за плечи и поднимает с моей кровати.
Она ему:
— Ты чего, чего? — и упирается.
— Пойдем, — говорит, — покурим.
Поднял и увел.
Может, он и не такая мягкая глина, как мне сначала показалось? Запросто с Галиной моей справился и не дал ей заговорить о деле. Но, надо сказать, досадно смотреть, как они в эти три дня близко сошлись, хотя и красиво.
Вот все утверждают, как трудно бросить курить. Мучаются, мол, на стенки лезут, испытывают отрицательные физические явления и душевное беспокойство. А по-моему, это просто избалованность и недостаток силы воли.
Я всегда говорю: если не можешь бросить курить в любой момент, нечего было и начинать. Взять хоть меня: я курю с двенадцати лет, и всегда твердо знал, захочу — и брошу, без всякого напряжения. Да я и бросал сколько раз, и всегда успешно. Ну конечно, поначалу неприятно, не хватает чего-то, рука все время сама шарит — я в такие периоды сигареты не выбрасываю, а, наоборот, кладу на видное место вместе с зажигалкой, но не трогаю.