— Ну, на этот раз вам досталось, дружище, — со смехом сказал Ришелье, в то время как Мюло заворчал, не найдя что ответить.
— Но пусть духовник монсеньера успокоится…
— Я не духовник монсеньера! — раздраженно крикнул Мюло.
— … ибо девица де Гурне здесь, — сказал Буаробер.
— Как! Девица де Гурне здесь? — переспросил кардинал.
— Да, поскольку я рассчитывал сегодня утром попросить его высокопреосвященство оказать ей милость и, зная доброту его высокопреосвященства, был уверен, что эта милость будет сказана, я передал мадемуазель, чтобы сна была у монсеньера между десятью и половиной одиннадцатого, так что она, видимо, уже ждет.
— Лё Буа, ты драгоценный человек. Итак, аббат, еще стаканчик нюи, итак, Ла Фолон, еще ложечку этого варенья — и можете произнести вашу молитву. Не надо заставлять ждать мадемуазель де Гурне: она девица благородная и названая дочь Монтеня.
Ла Фолон блаженно сложил руки на животе и набожно возвел глаза к небу.
— Господи Боже наш, — сказал он, — окажи нам милость: помоги хорошо переварить отличный завтрак, который мы так хорошо съели.
Это кардинал называл послеобеденной молитвой Ла Фолона.
— А теперь, господа, — сказал он, — оставьте меня.
Ла Фолон и Мюло поднялись — первый с восхищенным лицом, второй с недовольным — и направились к двери. Ла Фолон не шел, а катился, приговаривая:
— Решительно, хорошо завтракают у его высокопреосвященства!
Мюло пошатывался, словно Силен, и, воздевая руки к небу, бормотал:
— Кардинал, не верящий в Бога! Мерзость запустения!
Что касается Буаробера, то он, радуясь, что может сообщить хорошую новость своей подопечной, первым покинул кабинет его высокопреосвященства.
Кардинал на мгновение остался один. Но как ни кратко было это мгновение, его оказалось достаточно, чтобы угловатое лицо, бледный лоб и задумчивый взгляд кардинала обрели обычную строгость.
— Листок существует, — прошептал он. — Сюлли знает, у кого он находится. О, я тоже это узнаю!
Но вот он увидел, что возвращается Буаробер, держа за руку девицу де Гурне, и улыбка, нечастая гостья на этом мрачном лице, пробежала по его губам.
XIII
ДЕВИЦА ДЕ ГУРНЕ
Мадемуазель де Гурне была, как мы говорили, старая дева, родившаяся примерно в середине XVI столетия. Она происходила из хорошей пикардийской семьи.
В девятнадцатилетнем возрасте она прочла «Опыты» Монтеня и, очарованная ими, пожелала познакомиться с автором.
Как раз в это время Монтень приехал в Париж. Она тут же узнала его адрес и послала ему приветственное письмо, в котором выразила уважение к нему и его книге.
Монтень, приехавший к ней на следующий день, нашел ее столь юной и восторженной, что предложил ей ; она приняла это предложение с благодарностью.
С того дня она стала добавлять к своей подписи слова «приемная дочь Монтеня».
Как мы видели, она писала неплохие стихи. Но эти стихи не могли ее прокормить, и она пребывала почти в нищете, когда Буаробер — его называли «заступником бедствующих муз», — узнав о ее тяжелом положении, решил представить поэтессу кардиналу де Ришелье.
Буаробер настолько хорошо знал свое влияние на кардинала, что говорил:
— Я не желаю ничего большего, как быть на том свете в таких же отношениях с Господом нашим Иисусом Христом, в каких я нахожусь на этом свете с монсеньером кардиналом».
Буаробер без малейших колебаний пригласил свою подопечную на Королевскую площадь и по странной игре случая назначил ей встречу в приемной его высокопреосвященства в тот самый день и час, когда кардинал собирался послать его за ней.
Таким образом, бедная старая дева была уже на месте, будто ловкая просительница, предвосхитившая желание кардинала.
Он встретил ее, как мы уже говорили, с улыбкой и, зная литературный Париж как свои пять пальцев, сделал ей комплимент, целиком составленный из необычных слов ее давней книги «Тень».
Но она, не смущаясь, ответила:
— Вы смеетесь над бедной старухой; но смейтесь, смейтесь: вы великий гений, и разве не должен весь мир развлекать вас?
Кардинал, удивленный этим присутствием духа и тронутый этим смирением, извинился перед ней и, повернувшись к Буароберу, спросил:
— Ну, Лё Буа, что, по-твоему, должны мы сделать для мадемуазель де Гурне?
— Не мне ставить пределы великодушию вашего высокопреосвященства, — с поклоном ответил Буаробер.