Профессия, которую не найдёшь в списке вакансий. Каждая группировка в зависимости от размеров и направленности имела в своем штабе одного или максимум двух людей, занимающих эту должность. Они убирали «мусор» внутри, минимизируя утечку информации из группировки. Казни могли быть массовыми или индивидуальными и напрямую зависели от степени вины. Одно оставалось неизменным: личность «утилизатора» являлась негласной. Это помогало сохранять порядок и отсутствие предвзятости. Ко всему прочему, такой работник был обязан изучить каждого волшебника внутри группировки. Он знал всё: от даты вступления до количества плюшевых игрушек, стоящих на подоконнике. Ценность такого профессионала переоценить было невозможно, а потому их личности хранились в строжайшем секрете. Где ему сейчас взять такое чудо магического мира, Нотт просто не имел ни малейшего понятия.
Зато где взять информацию, и кто её проверит, хозяин «Красного стула» прекрасно знал. Если Долохову настолько необходимо решение этих междоусобных конфликтов, то он, как никто другой, поспособствует сыну своего старого друга. А Грегори с огромным удовольствием примет такой крупный заказ на подтверждение данных. Откинувшись в кресле, Теодор попытался прикинуть, в какую сумму ему встанут все манипуляции. От этого череп неприятно сдавило. Последнее время траты были на грани фантастики, но их необходимость сейчас просто неоспорима.
Достав пару чистых листов, он с сомнением закусил губу и схватил целую стопку. Нотт помнил больше двух десятков фамилий, которые могли доставить массу проблем, только потому что их носители всё ещё живы. Прикрыв глаза на несколько секунд, он задумался о том, сколько трупов покроют его существование. От подобных размышлений внутри всё сжалось. Мужчина положил карандаш, придвигая к себе сигареты. В виски ударил ускорившийся пульс. Все эти действия вызывали отвращение и грызню с собственной совестью.
«Насколько я вообще смогу? — прикусив фильтр сигареты, Теодор уставился в одну точку, пытаясь отогнать свои опасения. — Будет ли вообще шанс снова оттуда выйти?»
Он сам не хотел чётко формулировать свои страхи, но смерть точно не входила даже в «топ-5». Жестокость и агрессия, похороненные под тяжёлым камнем терпения и контроля, всё чаще высовывали щупальца. Нотт непроизвольно бросил взгляд на кончики своих пальцев, и его передёрнуло. Он прекрасно помнил, как, глядя в глаза Дину Томасу, выкладывал лёгкие последнего на выломанные рёбра. Имитация орлиных крыльев стала показательной даже для грязной теневой стороны. Покойный отец был в бешенстве от выходок сына, который часто перегибал палку.
«Люди не меняются», — слова в голове прозвучали суровым голосом почившего родственника, оставившего Теодору только свою фамилию.
Судорожно запустив пальцы в волосы, владелец ресторана закурил. Он уже не мог наверняка сказать, что это неправда. Есть ли хоть один шанс, что в этот раз Нотт сможет не переходить границы, которые сам обозначил, или хотя бы рамки необходимости? О нормах приличия и морали думать больше не приходилось. Надеяться сохранить лицо внутри этой атмосферы казалось чем-то сродни нонсенса. Ему не светило оставаться нейтральным и отстранённым. Никакого хеппи энда не будет.
В дверь постучали.
— Да, — выдыхая густое облако дыма, Теодор приподнял взгляд на вошедшую Джонсон.
— Господин Малфой прислал ответное сообщение, — прикрыв дверь, спокойно проговорила она. — Сегодня он никак не сможет присутствовать, однако хотел, чтобы вы приняли Хиггса.
«Настолько дерьмово?» — коротко кивнув, он нахмурился, не рискуя даже предполагать масштаб проблемы.
Когда Драко начинал нервничать, то становился слишком предсказуемым: он лично занимался крупными проблемами, касающимися его клана. А сегодня происшествие вышло за рамки его нервной системы. Большой груз из Франции не достиг берегов Великобритании, а вместе с ним исчезли поверенные и само судно. Судя по словам Теренса, молодой глава клана пребывал в некотором недоумении, что Нотт совершенно точно мог трактовать как бешенство.
Вопросов о том, кто это сделал, не возникало от слова «совсем». Ещё пара крупных выпадов Селвина, и Малфой наверняка задушит его собственными руками прямо в Атриуме. Осторожность друга была обратно пропорциональна его вспыльчивости, а потому Теодор с уверенностью мог констатировать, что ближайшие сутки ожидать его появления не стоит. Однако действия Поллукса становились всё более вызывающими. Хотя навряд ли можно в здравом уме оценить масштабы гнева отца, потерявшего ребёнка, но чужая опрометчивая сентиментальность не могла служить мотивацией для спокойного принятия незаслуженной смерти. Беспричинная война тоже не входила в планы на, как Нотт надеялся, счастливое будущее, но их с Драко об этом не спрашивали.
Когда Хиггс спустя некоторое время покинул ресторан, Теодора посетило самое абсурдное и немыслимое предположение из возможных: а если Селвин хотел растянуть свою месть? Не просто банально грохнуть нежелательных личностей, а методично и монотонно сводить их с ума и превращать в параноиков? Что если подрыв ресторана и исчезновение груза связаны напрямую и являются частью большого и тщательно продуманного плана? От теорий заговора уже и правда начал опухать мозг, судя по ощущениям. Залезть в чужую голову и просмотреть мысли Поллукса наперёд не представлялось возможным, а потому рассуждения превращались в один огромный склад гипотез, подозрений и бессвязных фантазий.
Вечерняя краткая записка от Гойла о неожиданном наследстве упокоившихся Мраксов добавила в путаницу новых красок. Семейство Кэрроу было в абсолютном шоке от получения таких привилегий. Более того, Амикус всеми силами пытался отказаться от подобной благодетели, чтобы не вызывать излишнего внимания Министерства, но завещание сомнительной подлинности уже находилось в цепких руках аврората. Кто бы это ни совершил, он точно рассчитал последствия: знал о связи этих семейств и доверительных отношениях, выбрал самое подходящее время и документ, который со стопроцентной вероятностью укажет на мотив и вызовет сомнения одновременно. Потрясающая схема. Тяжёлая, сильная, изобретательная.
«Сегодня-завтра подручные Поттера будут рыть землю носом, но с живого Амикуса точно не слезут, — пожалуй, это было не самым дурным умозаключением за день, но всё-таки заставляло нервничать. — Половину убьют, половину посадят…А кто следующий?»
За день непрерывного копошения в чужих грязных делишках мысли просто кипели. Хотелось подышать воздухом. Решив, что сегодня нет никакого смысла в расстановке стратегии действий, Нотт не хотел больше задерживаться в стенах, которые стали слишком тесными. Гермиона, благо, не особо возражала против своевременного (впервые за последние две недели) возвращения домой. Она словно чувствовала, что Теодор не желает слышать совершенно никаких звуков, и молчала, за что он был крайне благодарен. Иногда эта несносная женщина умела вести себя именно так, как требовалось.
Уже годами отточенным движением Нотт открыл ей дверь в машину, а затем нахмурился. Это вошло в привычку и стало нормой слишком быстро. Захлопнув дверь, он поджал губы. Захотелось курить. Теодор не особо любил запах въевшегося дыма, а потому старался ограничить эту дурную привычку, но не сегодня. Заводя машину, он легко нашёл глазами пачку сигарет, лежащую на панели рядом с коробкой передач. Спутница к этой его блажи была абсолютно равнодушна, иначе они бы просто не ужились в одной квартире.
Стекло со стороны водителя лениво поползло вниз, и машина тронулась с места. Гермиона привычно разглядывала огни вечернего города. Её взгляд скользил по проплывающим мимо отблескам света. Он знал, что ей это нравится. На мгновение закусив щеку, Нотт недовольно сомкнул челюсть, стряхнув пепел в окно. Он вообще знал о ней слишком много странных и ненужных деталей. Она морщила нос, когда не могла с чем-то разобраться с первого раза. Она имела дурацкую привычку повторять куски фраз, когда погружалась слишком глубоко в свои мысли. Она прижимала кончик языка и чуть закусывала ноготь большого пальца, когда рассматривала какие-то вещи. Почему Теодор вообще всё это знал? Глубоко затянувшись, он почувствовал, как по спине пронеслось неприятное раздражение. Бросив короткий взгляд в зеркало заднего вида, Нотт напрягся, наблюдая, как шлейф дыма ударился о невидимую преграду.