«Блять, не сейчас», — удивляясь собственным мыслям, он сильнее сжал челюсть.
Она была слишком громкой, слишком податливой и чувствительной. Её отзывчивость даже на такую незначительную ласку будоражила центры удовольствия намного сильнее, чем любой секс. Наслаждение на её лице дёргало за какие-то невидимые нити, подводя прямо к краю. Её строптивые игры с его терпением породили внутри потребность видеть девушку уязвимой и зависимой. Ему было жизненно необходимо чувствовать её добровольное подчинение и то, как она рассыпается на части от его прикосновений.
Ему показалось, что он сошёл с ума, ведь в то мгновение готов был положить к её ногам всё, что угодно. В обмен на возможность иметь власть над её мыслями и телом. Это безрассудное, совершенно глупое желание пропитало каждый нейрон в голове, откликнулось в каждых клетке и нерве, просочилось куда-то под рёбра, разъедая стенки сосудов. Опрометчиво и противоестественно. Иррационально и пугающе. Но необходимо и важно.
Осознание обрушилось на него слишком неожиданно и одновременно с несвоевременным жёстким экстазом. Теодор громко выдохнул ей в губы, содрогнувшись всем телом. Тонкие пальцы проскользили по затылку, зарываясь в волосы, и Гермиона снова припала к его губам затягивающим поцелуем. Стихающий, казалось, голод опять начал заполнять вены. От резкого прилива вожделения было впору захлебнуться, но он уже не мог так просто сломаться в этой игре. Она должна ему принадлежать. Плевать, что это звучит по-собственнически и эгоистично. Нотт этого хотел, но способ получения желаемого всё ещё был крайне важен.
— Мне достаточно одной партии на сегодня, — отстраняясь от её губ, удовлетворённо протянул он.
— Бросать соперника на полпути.… Не очень-то спортивно, — недовольно фыркнула Грейнджер, наблюдая, как он выпрямляется.
— Бросать? — самодовольно переспросил Теодор, взяв футболку со спинки дивана. — Я не сказал, что закончил.
Он улыбнулся, глядя на то, как меняется выражение её лица. Пальцы настойчиво огладили грудь, сжимая сосок сквозь ткань майки. Язык широким хлёстким движением прошёлся вдоль влажного пятна на кружевном белье. Губы Гермионы задрожали, а пальчики судорожно сдавили обивку дивана. Она сглотнула.
— Вас сегодня ждёт очень долгая ночь, — Нотт слегка склонил голову, когда она сжала губы, сдерживая стон, — но я всегда готов выслушать, если возникнут какие-то просьбы.
Удовлетворившись её реакцией, он покинул гостиную. Теодор больше не хотел, чтобы она просто попросила. Он желал довести её до исступления. Он был готов потратить всё своё свободное время, чтобы усугубить состояние тактильного голодания. Сублимация должна не спасать Грейнджер, а только усугублять ситуацию. Нотт хотел заполнить её сознание так же, как она заполнила его. Маленькая месть, которая вызвана большим наплывом эмоций. Закономерная реакция на долгий флирт, переходящий все грани приличия. И если правила их взаимодействия таковы, то стоит им следовать, не нарушая собственные принципы.
Но даже грубое вмешательство возросшей в стенах квартиры похоти никак не мешало ему анализировать общую расстановку сил в Лондоне. Гермиона не могла быть рядовой работницей Министерства, которую удачно вплели в большую игру. Даже если сейчас она не врала, что присутствовала внутри этого хаотичного месива из собственного желания, то за её спиной крылась большая история. Теодор включил душ, вглядываясь в капли, разбивающиеся о светлый кафель.
«Сирота, которая носит девичью фамилию биологической матери… — он поджал губы, сделав воду холоднее. — Тебя удочерили и с раннего детства растили приёмные родители, но не сменили фамилию?»
Этот факт показался ему до ужаса идиотским и странным. Когда люди берут приёмного ребенка, то стремятся оградить его от прошлого и дать лучшее будущее. Многие дети из подобных семей не посвящаются в тайны своего рождения. Нотт нахмурился, почувствовав странный укол внутри темечка. А если он подошёл к этому не с той стороны? Как правило, родословную проверяют на несколько поколений, но если это касается приёмной семьи, то всё становится сложнее. Теодор попытался вспомнить, что именно о них записано в досье, но информация была настолько посредственной, что не отпечаталась в памяти.
Французские родовые кланы славились большой преданностью традициям. Вершину клана всегда занимал мужчина — старший член семьи. Поэтому интересовалось Министерство (в основном) родственниками мужского пола, интенсивно проверяя их на причастность к криминальным структурам. Нотт прикусил щеку, пытаясь смыть свои бредовые мысли. Биологический отец был также неизвестен. А прямых ответов от неё Теодор не получит до тех пор, пока ему нечего предъявить. Да, Грейнджер вряд ли лгала, но срезала все острые углы вопросов. И всё это никак не уменьшало его интерес к ней.
Сегодня Нотт больше не мог думать о заговорах и предательстве. Впервые за последние три недели он отвлёкся от всего эмоционального багажа и умудрился испытать удовольствие от весьма странного сексуального контакта. Мысль о том, что он кончил, не снимая белье, как-то неприятно кольнула самолюбие. Хотя новый опыт он получил, однако повторять подобное не сильно горел желанием. Этого было слишком мало. Чувство насыщения так и не пришло.
Прикрыв глаза, сконцентрировался на объекте своих фантазий и улыбнулся. Он очень ошибся, когда полагал, что девушка направит свою нерастраченную сексуальную энергию на реализацию личных дел. Гермиона лежала в своей постели, слегка расставив согнутые в коленях ноги в стороны. Её левая ладонь скользила вдоль тела поверх майки, периодически сильнее сдавливая кожу. Правая кисть ритмично двигалась между бёдер.
«А если…» — его мысль прервалась невербальным действием.
Зубы обхватили отвердевший сосок сквозь ткань, отчего Грейнджер выгнулась, тяжело выдыхая. По мере того, как чужие ладони и губы скользили по её телу, проникновение хрупких пальцев в лоно становилось всё более интенсивным, а сбивчивое дыхание перетекло в бесстыдные стоны. Теодор поёжился, чувствуя, как внизу живота собирается желание. Она знала, что он наблюдает. Её больше не смущало его эфемерное присутствие. Гермиона не пыталась скрыться или прервать его маленькие манипуляции, наоборот. Она наслаждалась, прикрывая глаза и облизывая губы.
Её раскованность давила на виски, заставляя сознание помутиться. Нотт зажмурился сильнее, стараясь не терять из виду её образ. Уже окрепшая плоть дёрнулась, требуя прикосновений. Ладонь проползла от низа живота, скользнув по влажной коже. С каждой секундой мысли всё больше расплывались, а женский стан отпечатывался внутри черепа. Пара небрежных движений вдоль члена, и мышца уже затрещала от напряжения. Эта невыносимая ведьма пробуждала голод слишком просто. По плечам прошла лёгкая дрожь от струй воды, разбивающихся о кожу. Пальцы скользнули рядом с уздечкой, слегка сдавливая головку. Теодору казалось, что он слышит её стоны так, словно они находятся в одной комнате. Протяжные звуки её голоса с придыханием заполонили всё вокруг.
Сознание потеряло фокусировку на своей цели и поплыло бесформенными пятнами. Гудящее возбуждение сдавило лёгкие. Нотт опустил голову, втягивая воздух сквозь зубы. Свободная рука обхватила полку слева, сжав узкий край. Горящая под ладонью плоть пульсировала, требуя более интенсивных действий. Проклятый сладковатый запах осел во рту, вынуждая сдаться. Слегка сдавив кожу под пальцами, он провёл до основания, обнажая головку полностью. Кисть стянула тонкий край. Сотни раз проклятые и манящие девичьи изгибы растворяли восприятие действительности. Поступательные движения только усиливались, сердцебиение набирало скорость вместе с ритмом ладони.
Гермиона вскрикнула и выгнулась вперёд, выдыхая протяжный стон. Звук прошёлся вдоль позвоночника Теодора электрическим импульсом, опускаясь в поясницу. Мышцы пресса и таза непроизвольно сократились, а зрение погасло. Ноги дрогнули, колени подогнулись. Воздух застрял в глотке, а по телу разлилось лёгкое тепло. Несколько секунд экстаза превратились в забвение и показались целой вечностью. Тело отяжелело от внезапной расслабленности. Левая рука сильнее сдавила чёртову полку.