— Это для чистки перчаток!
Было нестерпимо тоскливо. Слабый ветер гнал пыль. Иногда проносился автомобиль и исчезал, оставив за собой грозное и смрадное облако. На откосе клевали траву три курицы и петух.
Около четырех часов две брошюровщицы пришли взглянуть на полицейских. Затем явилось несколько наборщиков. Все они прогуливались, курили и сплевывали.
— Взгляни, вот и Дюшаффо, — сказала одна из брошюровщиц.
Это был кривой на один глаз рабочий. Он шел, осторожно оглядываясь. Подойдя, он проворчал:
— При желании можно было бы быстро убрать шпиков.
Собравшиеся добродушно выразили свое одобрение, а один из наборщиков заметил:
— Нет, чем их пришпилить!
— А, вот и Бюрга!
У Бюрга-Зеленая борода было лицо чахоточного, прозрачное, а выцветшая борода походила на пук травы. Он закашлялся, подходя к товарищам.
— Дело плохо! Скоро придется могилу заказывать, — проворчал он.
Полицейские начали обращать внимание на происходящее.
— Расходитесь, — сказал на всякий случай один из них.
— Это ты правильно заметил, — проговорил Бюрга. Будем расходиться.
Он принялся расхаживать с аффектированным видом.
Появились рабочие с улицы Тополей, затем показались другие со стороны Можури, наконец, показалась группа под предводительством Альфреда-Красного Гиганта, захватившая по дороге или в кабачке нескольких мало кому известных товарищей. Один пробовал напевать "Несчастный Жан", другой — "Карманьолу", третий, сухопарый, пытался затянуть "Я не люблю шпиков". Но когда они взобрались на укрепления, Альфред водворил среди них тишину.
— Мы будем сейчас петь, но сначала надо поговорить.
Он ударил по плечу какую-то мрачную личность. Это был член Федерации печатников. Альфред захватил его мимоходом и привел его насильно, чтобы заставить его поговорить с Делабордом. Печатник пошел неохотно. Ему хотелось присесть где-нибудь в тени и выпить белого холодного винца. Покоряясь неизбежности, он неохотно шел на собеседование, которое должно было утомить его грудь и усилить его жажду.
Когда отряд оказался перед мастерскими Делаборда, полицейские поняли, что дело не ладно. Они приняли угрожающий вид.
— Расходитесь, — разко крикнул формалист.
— Простите, извиняюсь, — закричал Бергэн, — может быть, вы не знаете, что нас ожидают, мы — делегация.
Несколько брошюровщиц тихонько скользнули вдоль стен, мужчины обступили агентов с двусмысленным видом.
— Во-первых, вот товарищ из Федерации! — кричал Альфред. — Вы увидите… Я позвоню…
Он сильно позвонил у левого входа. Раздался звук колокольчика, сопровождаемый лаем собаки. Появился слуга в голубом фартуке.
— Добрый день, Эрнест. Это делегация, — заявил Бергэн. Передайте господину Делаборду, что она просит, чтобы ее приняли.
— Расходитесь, — повторил полицейский.
В его голосе чувствовалась нерешительность. Его товарищ, человек по природе очень застенчивый, не успевший за семь лет службы привыкнуть к уличным столкновениям, недоверчиво разглядывал толпу.
— Но, ведь, вам говорят, что мы делегированы, — вмешался Дюшаффо с шутовским видом. — Вы, может быть, собираетесь возобновить резню, которую власти устроили в Раоне?
— Ну, мы до этого не допустим, — мрачно добавил Бюрга-Зеленая Борода.
Его лошадиные глаза устремились на полицейского. Уже целый месяц он "чувствовал землю" и не имел бы ничего против того, чтобы увести с собою "туда" своих товарищей, в особенности, нескольких крепких, здоровых людей, уверенных в том, что им предстоит долгая жизнь.
Нерешительность агентов увеличилась. Их окружали недобрые лица, взволнованные взгляды. У некоторых были дубинки.
Дверь снова отворилась.
— Делаборд примет делегацию.
Тотчас же Альфред и еще дюжина рабочих бросилась к двери.
— Это не митинг! — воскликнул слуга.
— Это тебя не касается, старик. Хозяин не рассердится, увидев нас в куче, — пошутил Дюшаффо, тихонько отталкивая Эрнеста.
К ним подошли три или четыре брошюровщицы. И длинная Евлалия, пришедшая вместе с Жоржеттой, заверила:
— Это овечки… они никого не с'едят.
Толпа вошла. В нее затесались несколько посторонних безработных и семь или шесть апашей, проскользнувших вместе со своими дамами.
— Я не допущу! — крикнул еще раз Эрнест.
Полицейские перестали обращать внимание. Раз делегацию "принимали", они предпочитали выжидать. Авангард — Альфред, Бергэн, член Федерации — уже проникли в типографию, где стояла спавшая ротационная машина. Холодный свет, рассеиваемый фиолетовыми занавесями, окутывал перила, передаточные ремни, плоские типографские машины. Три типографа, один чернорабочий и несколько брошюровщиц отступили перед входившими.
— Вот ярмарка свиней! — заржал Дюшаффо.
— Веревку им на шею! — буркнул Зеленая Борода.
— Соблюдать порядок и дисциплину! — сурово приказал Альфред.
В его ушах еще звучали советы Ружмона. Но, к несчастью, он уже опорожнил несколько добрых бутылок вина.
— Хозяин!
На галлерее перед большой лестницей показался Делаборд. Он шел, сгорбившись. Дряблые щеки его висели, как тряпки, а нос как-то весь разбух. Он спустился медленно и меланхолично, раскачивая животом.
— Вас довольно много, — заметил он. — Чего вы хотите?
Человек из Федерации, вытолкнутый Альфредом, появился перед типографом. У этих разных людей было какое-то сходство. У обоих были окостенелые артерии, лица с вздувшимися венами, оба они страдали одышкой.
— Мы пришли, чтобы узнать, — начал печатник, — можем ли мы прийти к соглашению.
— Я продиктовал свои условия секретарю синдиката. Это больше не зависит от меня.
— А от кого же это зависит?
— От вас.
Типограф приподнял руки с видом бесконечной усталости.
— Мне кажется, что, вообще, это зависит только от вас. Чего требуют ваши рабочие? Чтобы их рабочий день был на один час короче и чтобы вы обещали не брать на работу "желтых"…
— Которые нам внушают отвращение, — поддержал Дюшаффо.
— Я не соглашусь ни на час, ни даже на полчаса, — отвечал Делаборд, поднимая два пальца, как бы давая клятву. И я не приму никакого обязательства по отношению к "желтым"; так как я никого не нанимаю за уменьшенную плату, то это требование просто смехотворно.
— Обсудим вопрос. Прежде всего, почему вы не соглашаетесь на сокращение на один час? Ваша типография едва ли не самая богатая во всем Париже.
— Вы об этом ничего не знаете, а я тем более, но если бы она находилась в положении, в сто раз более цветущем, я отказался бы от исполнения ваших требований. Это было бы предательством с моей стороны.
— По отношению к кому?
— По отношению к промышленности.
— Но разве не рабочие творцы этой промышленности?
— Не в большей степени, чем лошади творцы транспорта.
Бюрга-Зеленая Борода испустил крик дикого зверя:
— Он сравнивает нас с лошадьми!
На лицах появилось ожесточение. Посторонние стачечники стали выразительно жестикулировать, а один молодой товарищ заявил, что пришло время зарезать свинью.
— Рабочие не лошади, — с горечью ответил делегат. — Рабочие — ключ к дворцу цивилизации. Довольно им на неделю прекратить работу, и весь ваш балаган обрушится!
— На их же голову, — насмешливо проговорил Делаборд. — Судьба мира ни от кого не зависит, ни от рабочих, ни от хозяев. Но не будем терять времени на глупости. Я принял вас, чтобы доказать вам свое доброжелательство. Я не хочу зла своим служащим. Они это хорошо знают. Только поэтому я до сих пор не взял вместо них других: желающих наняться множество, достаточно только клич кликнуть. Я предпочитаю быть снисходительным к рабочим, к которым я расположен. Я охотно прощаю их за то, что они дали увлечь себя болтуну. Пусть они примутся за работу и завтра же я все забуду.