Великого Замещения тоже нет, но знать об этом никому не нужно. Теперь всё проще. Не лучше, но проще. И Зеркало Времён рассыпалось, а новые не хотят показывать иные миры. Эрлих Белоглазый унёс секрет изготовления. Навсегда?
Остались Камни. Проклятые Камни, сами выбирающие кандидата. Уже не для Великого Замещения, которого нет и не будет. Выбирают добровольца, готового отдать душу Родении и Владыке. Именно в таком порядке, ибо страна важнее.
И до наступления этого момента ровно четыре года. А это даже для бессмертного очень много. Почти вечность.
Тихий шёпот за дверью. Чуткий слух, от возраста не потерявший остроту, ловит разговор трёх человек. Голоса знакомы, да и других здесь быть не может. Всё те же адепты Ума, Чести и Совести – служители Триады, заменившей в Родении богов. Не их упоминал в записях Эрлих Белоглазый – от тех только прозвища и остались. Уже не прозвища, уже названия должностей.
Не хотят беспокоить задумавшегося Владыку? Что за новости принесли? Послушаем?
– Я не понимаю смысла маневров, затеянных пиктийцами, – голос сопровождается позвякиванием отнюдь не парадных доспехов. – Хаотичная переброска драконирских полков вдоль границы выглядит глупостью, товарищи, но таковой не является. Кстати, мне кто-нибудь объяснит причину остановки противодраконьих метателей?
Это Зерцало Чести – вояка без страха и упрёка, которого одинаково легко представить как за рычагами бронированного «Левиафана», так и принимающего парад на белом коне.
– С остановкой мы разбираемся и не исключаем возможность саботажа.
Адепт Совести, отвечающий за разведку, контрразведку и порядок внутри государства. Называет себя Недрёманным Оком совести. С недавних пор стал жаловаться на слабость зрения и носит на носу круглые очки в тонкой стальной оправе без дужек. Как там они называются у легойцев? Пенсне?
Ум молчит, он всегда немногословен. Изобретатель, учёный, поэт, бывший старший сотник пластунского полка, чьим именем пиктийские матери пугали своих детей. Нет, вроде тоже решил высказаться:
– А не стоит ли нам, товарищи, запустить слух о начале Великого Замещения?
– А смысл?
– Он в неофициальном перемирии, соблюдаемом на время обряда. Пикты хорошо помнят, что случается, если его нарушить.
– Что нам дадут несколько дней?
– Начнём скрытую мобилизацию.
– С каких это пор ты начал интересоваться армейскими вопросами? – ухмыльнулся вояка. – Не иначе небо упало на землю.
– Заткнись, – мягко посоветовал адепт Совести. – В этом предложении есть смысл. Кто сообщит о нём Владыке? Что, опять мне отдуваться за всех?
Глава 1
На неизвестном перекрёстке неизвестных дорог шёл бой. Один из многих боёв, полыхающих сейчас по всей линии северо-западной границы Родении. И для кого-то он стал последним.
Фух-х-х!
Очередной клубок пламени, расплескавшийся о бруствер окопа, заставил рядового Еремея Баргузина ещё сильнее вжаться в раскалённую каменистую землю. Вжаться, матерясь от ненависти и поганого чувства бессилия хоть как-то помешать происходящему. Когда над тобой, встав в атакующий круг и порой едва не задевая голову крыльями, крутятся в бешеной, смертоносной карусели не меньше трёх десятков пиктийских драконов, на язык приходят, казалось бы, прочно забытые в детстве слова. Пикирующая оскаленная морда, струя пламени или ледяное копьё… и вот уже от трёх полноценных десятков, не дошедших до передовой, а внезапно столкнувшихся с ней и насмерть вцепившихся в опушку безымянной рощи, осталось всего два бойца.
А ты лежишь и ничего не можешь сделать. Чем достать чешуйчатую тварь? Мечом или копьём? Даже не смешно.
Сюда бы пару трубок с «Громом небесным». Хотя бы одну!
Еремей пошарил в отрытой в стенке окопа нише скорее по привычке, чем надеясь на чудо. Чудеса кончились ещё вчера, когда старший десятник Матвей Барабаш каким-то образом сумел связаться со штабом манипулы и вытребовал ящик противодраконьих метателей. Тысяцкий бы и больше прислал, если бы оно было, это больше.
Но как же радуется душа при виде удачного попадания – пиктийская тварь вдруг взрывается изнутри, а с высоты на землю падают фигурки в алых мундирах. Падают, нанизываясь в полёте на обугленные сучья деревьев… немногих, оставшихся от той самой рощи. Приятно посмотреть, чума их забери! И плевать, что метатель – штука одноразовая, и после выстрела его картонной трубой даже неодоспешенного супостата не оглушить.
«Глянь-ка… так и висят, раки варёные…»
Ещё два месяца назад Еремей не замечал за собой такой кровожадности. Да и откуда она возьмётся у солидного профессора Роденийского университета, заведующего кафедрой навийской словесности и известного специалиста по древнебиармийскому шаманизму? Конечно, как и всякий уважающий себя подданный Владыки и – по совместительству – рядовой боец ополчения второй очереди, он с удовольствием проводил три месяца в году на обязательных военных сборах, тем более что штабным переводчикам не выпадало сомнительное счастье совершать недельные переходы в полной выкладке. Так, в охотку помахать мечом с вежливыми и предупредительными наставниками… Ещё нравилось сидеть тёплым летним вечером у палатки полевого клуба для рядовых и обсуждать с коллегами особенности применения боевых артефактов. Разумеется, чисто теоретически – кто же в здравом уме доверит штабным что-то серьёзнее «Безумной радуги».
И всё это рухнуло в одночасье. Университет, сборы, посиделки… Прошлое. Два месяца, кажущиеся жизнью.
– Улетели ублюдки? – голос старшего десятника еле пробивался сквозь звон в ушах. – Еремей, ты там живой?
Матвей Барабаш как раз из тех вежливых наставников. Интересно, куда подевалась вся его вежливость, когда ополченцев второй очереди в срочном порядке согнали во временные команды, раскидали по действующим полкам и бросили в мясорубку? А звания и опыта профессора, не отлынивавшего от сборов и занятий, как раз хватило на то, чтобы попасть не в обоз, а в обычную пехотную манипулу. «Примерно соответствует боевым требованиям», как сказал принимающий пополнение хмурый младший сотник в порванной в нескольких местах и тщательно собранной свежими – ещё блестящими – кольцами кольчуге.
Вот, правда, десятник так и остался десятником, неожиданно превратившись в лютого зверя. Не потому ли они до сих пор живы?
– Да куда я денусь? – Еремей растёр по лицу перемешанный с грязью пот. – Попить бы.
– Лови! – кожаная четвертьведёрная фляга упала перед профессором. – Хлебни напоследок.
– Думаешь, здесь и останемся?
Они перешли на «ты» после первого же боя, что, впрочем, не избавляло рядового Баргузина от постоянных придирок старшего десятника.
– Считаешь иначе? – Барабаш захрустел сухарём. – После драконьего налёта завсегда головожопых выпускают. Потому как сами пиктийцы об нас мараться брезгуют. Блаародныя!
Обычная тактика Империи – гнать на прорыв «драконьи консервы», набранные в колониях и зависимых территориях. Чего жалеть этих полудобровольцев-полунаёмников, получивших не самые благозвучные прозвища по обе стороны фронта? Неужели потомственные маги должны сходиться в рукопашной с мужиками – быдлом и хамами?
Легки на помине, чума их забери! Глорхийцы – как на парад шагают, будто не они вчера прорывали линию обороны шестнадцатого полка, оставив на ядовитом перекати-поле заграждения половину атакующей волны. Три десятка Матвея Барабаша как раз были посланы в подмогу соратникам – командование пыталось хоть чем-нибудь заткнуть брешь, собирая бойцов где только возможно. Посланы, но не дошли…
– Профессор, ты женат? – неожиданно поинтересовался старший десятник.
– Нет, а что? – вскинулся Баргузин.
– Хорошо это, – Матвей задумчиво кивнул.
– Почему? – что, кроме удивления, может вызвать такое умозаключение у обычного человека? Вот и у профессора вызвало.
– Не люблю, когда на могилах кто-то плачет, – ответил десятник и отвернулся.
Еремей пожал плечами и тихонько, чтобы не услышал командир, хмыкнул. Мёртвому разве не всё равно? Тем более могил, надо полагать, у них и не будет – пиктийцы славятся экономностью, мясо для варров нынче дорого, а своих «консервов» у аристократов вечно не хватает.