– А что это за «колючая черепашка»? – спросил Ун, отец взглянул на него без раздражения. По всей видимости, и сам не знал, но не хотел показать.
Капитан Нот подмигнул Уну и поправил кепи:
– Тут никакой загадки. Ломаем макаке все лапы и челюсть и оставляем ее в трущобном лагере в назидание остальным. Теперь это черепашка и может только ползать, если повезет. Если же кто-то решит покормить макаку или помочь ей, то такого доброхота сразу отстреливают. Вот и получается, что черепашка колючая.
В горле у Уна встал неприятный комок. Он почему-то представил, как та белогривая самка, вывернутая, искореженная, ползет в грязи и навозе, и из мест переломов торчат осколки костей... Даже с последним злодеем в империи не обходились так, как с этими бедными зверьми.
– Не стоит особо расстраиваться, – капитан Нот похлопал его по плечу, – звучит пугающе, но в том ведь и суть. Все здесь в трущобах знают, что будет за неподобающее поведение. Даже драк почти нет, а если случаются – то стараются обойтись без лишней крови, никто не хочет стать колючей черепашкой. Это же звери! Напишите для них свод законов, какой-нибудь кодекс, и они станут его жевать, но вот пример и силу понимают и чтят.
Из одной будки выпрыгнул серый в черную полосу детеныш, ростом немногим нижу Уна, посмотрел на него, именно на него, с любопытством, наклонив голову на бок, профырчал что-то. Но тут же через порог переступила косматая самка, схватила его и втащила назад за занавеску.
– Какой крупный, – между прочим сказал капитан одному из солдат, – этого нужно уже отсаживать в трущобы. Но сначала посмотрите по разнарядкам, может быть, где нужна новая макака для дрессировки.
– Будет сделано, господин капитан.
– Мы стараемся по возможности брать на дрессировку детенышей дрессированных. Такие породные линии посообразительнее обычно и легче приучаются к делу, – объяснил капитан Нот отцу, и получил в ответ нейтральный кивок.
Они свернули за угол, пересекли «улицу», пролегавшую между блоками одинаковых будок. Впереди показалось свободное пространство, напоминавшее небольшую квадратную площадь. По центру ее были установлены пять высоких деревянных столбов и ряды железных прутов. Вокруг них летали облачка жадных мух. Мухи были и в трущобной части, но здесь они показались Уну особенно жирными. Он невольно сбавил шаг и стал держаться чуть позади отца.
– Это «немые столбы», был у нас тут недавно инцидент, но я велел все убрать к вашему приходу. Грязное зрелище.
Столбы были разной высоты, на светлом дереве виднелись заскорузлые пятна и подтеки, и Ун не хотел знать, почему эти столбы назывались «немыми», не хотел знать, чем было это «грязное» зрелище, но когда капитан стал рассказывать, не смог не слушать.
– Знаете, господин управитель, я вот не всегда соглашаюсь с методами, предложенными министром Аби. Это же звери, как по мне, им можно простить и убийство собрата, и каннибализм, лишь бы от моих парней держались подальше. Но вот в одном старик был совершенно прав. Когда эти твари своими вонючими пастями пытаются повторять раанский язык... О, меня тогда злоба так душит – словами не выразить. Для таких говорливых вот эти столбы и придуманы. Выдираем им языки и вешаем кверху ногами. А на штыри насаживаем уши всех любопытных макак, которые рискнули слушать «подражателя». Будь моя воля, я бы устраивал им что-нибудь похуже «черепашки», но правила есть правила.
Глава V
Солдаты встали по границе площади, зевая и думая каждый о своем, пока отец и капитан о чем-то переговаривались, подойдя к самим столбам. Ун не последовал за ними. Столбы походили на пять выпяченных к небу пальцев. Прямые и сухие – пальцы закопанного великана, который пытался, но так и не смог вылезти. Даже смотреть на них было страшно. И так тихо сделалось вокруг. Где-то там, в грязных шалашах, конечно, шуршали макаки, но и эти звуки столбы словно выпивали.
Ун подошел к краю площади, к одному из солдат. Налетел ветер, принес на хвосте прохладу и запах бесконечно далекого поля, а потом умчался, и все зловонье сделалось еще кислее и горче. Зато звуки вернулись. Откуда-то из сердца трущоб потянулась многоголосая песня. Макаки пели на своем чудном языке, разными голосами, не совпадая в тоне, но пели по-своему красиво. Уну слышались в их песне отзвуки лесов, где макаки когда-то жили в дикости.