Ун бы отдал многое за хладнокровие своих спутников. Пусть пристальное внимание задевало его лишь по касательной, но и этого было слишком много, и он не знал, куда себя деть. Надо было бы уйти, но тогда Текка увязалась бы следом, как же злила эта привязчивость, а за ней увязался бы господин Кел-шин, а за ним, наверняка, потянулись бы и гости. Получилась бы ужасно пошлая комедия. Нет, если он не хотел бросить в грязь последние остатки достоинства своего земляка, ему придется потерпеть.
– Что ты делаешь? – спросила у Текки молодая раанка, сидевшая совсем рядом на покрывале и прятавшаяся от солнца под ажурным зонтиком.
Ведьма, разумеется, не ответила.
– Это просто древний обычай, – сказал Ун, сам не понимая, почему чувствует необходимость сгладить откровенную грубость полураанки. – Она... верит в норнских богов. Там у них много всяких обрядов.
– Так она гадает!– девушка подалась вперед, разглядывая белые осколки, вновь упавшие на платок. – В Вышине есть старая норнская знахарка, она видит будущее! Погадаешь мне?
Ун медленно выдохнул. И куда только его занесло! Эта раанка не выглядела как уроженка какого-нибудь дикого поселка, не было у нее и тяжелого деревенского говора, а все туда же!
– Хм. А это мысль, – господин Кел-шин осторожно коснулся плеча Текки, – нам всем очень интересно, может и правда, погадаешь?
– Она не может, – Ун нахмурился, припоминая, что она там ему рассказывала давным-давно, – у них по традиции нельзя...
– Хорошо, – Текка перебила его и посмотрела прямо в глаза господину Кел-шину. Тот сначала удивился, даже подался назад, но быстро взял себя в руки и снова заулыбался. – Я попрошу Повелителя указать тебе путь. Но только тебе.
Рааны вокруг разочарованно зашептались, но очень скоро это разочарование растворились без следа, уступив любопытству. Ничего примечательного, разумеется, не случилось. Текка собрала резные осколки, встряхнула их в сложенных ладонях, точно игральные кости, и бросила на платок. Никаких заклинаний, никакого загадочного пения. И все же зеваки продолжали неотрывно смотреть на ведьму – странное платье, длинная грива, почти скрывавшая ее ото всех, и отстраненная манера держаться делали свое дело. Те несколько минут, что она «читала знаки», остальные гости напряженно молчали.
Наконец Текка выпрямилась и посмотрела куда-то сквозь господина Кел-шина.
– Мой Повелитель услышал твою мольбу, дитя топей, – голос ее был спокоен, – и он дал ответ. Он ведает, что предстоит сделать рожденным в Мертвом мире. Так слушай Его волю: ты должен вернуться домой.
Еще с минуту господин Кел-шин ждал, что она продолжит свое предсказание, а когда стало окончательно ясно, что этого не будет, засмеялся:
– Хорошая попытка! Но во всех приличных домах Столицы знают, что от меня не так-то легко избавиться!
Теперь уже вместе с господином Кел-шином смеялись и остальные, а у Уна холодок пробежал по спине от взгляда, которым ведьма смотрела на высокородного. В нем не было ни желания пошутить, ни желания убедить в чем-то, ни даже раздражения тем, что слова ее не восприняли всерьез. Там гнездились только непоколебимая уверенность в собственных словах.
«Полчаса назад она боялась кошачьего чучела», – это короткое напоминание помогло Уну прийти в себя.
Тем временем, поняв, что от ведьмы больше не добиться ничего интересного, гости наперебой принялись рассказывать о своих прежних встречах с провидцами и знахарями, которых на юге, похоже, водилось в избытке. Раанов и полураанов вокруг становилось все больше, откуда-то появились слуги, начали расспрашивать, не желают ли господа вина или закусок. Ун с облегчением почувствовал, что наконец-то и он, и Текка снова растворились в толпе, став лишь незначительным фоном для господина Кел-шина.
Ун наслаждался собственной незначительностью и тем фактом, что больше не должен ни с кем говорить и делать вид, будто ему здесь очень нравится. Он даже смог ненадолго вздремнуть, привалившись спиной к зеленой изгороди. А потом кто-то очень громко сказал:
– О нет, идет!
Волна шепотков была оглушительной. Ун протер глаза, пытаясь спросонья сообразить, что происходит. Гости смотрели в сторону главной аллеи, потом те, кто стоял, начали расступаться, пропуская вперед какого-то старика.