«Неужели до него дошли все мои слезливые письма?» – подумал Ун с отвращением, скомкал и выбросил пропахшую цветочной водой бумагу в мусорную кучу к объедкам, окуркам и сношенным обмоткам.
Но это происшествие не заняло его мысли надолго. Вскоре с моря пришла буря, и хотя лагерь стоял не в низине, его все равно затопило, а по лесу стало просто невозможно ходить, земля там обратилась в болота, где безобидные, на первый взгляд, лужи скрывали целые овраги и провалы, в которых можно было утонуть, только дороги остались безопасны, хотя и там приходилось расчищать завалы из рухнувших деревьев. Бывалые солдаты качали головами и ворчали: «Теперь придется менять все эти чертовы ракетницы», – а Ун был этому рад. Только одно его немного опечалило, рассказывали, что та вышка у моря эту непогоду уже не пережила.
Когда вода сошла, Ун вместе с отрядом Варрана отправился менять сигнальную систему на пятом южном маршруте, а потом на шестом и девятом, убаюкивающий поток дел был как будто бесконечным, правда, и здесь в конце концов возникла заминка. На целую неделю их перевели в двадцатый пограничный лагерь, где требовалась срочная помощь, и не успели они еще обжиться на новом месте, как Уна вызвали к лейтенанту. Он удивился, не понимая, что происходит и прикидывая, где и какую допустил ошибку, но ответ стал понятен сразу, стоило только войти в офицерскую палатку.
Лейтенант Ет оказался молодым рааном, Ун уже и сказать не мог, когда в последний раз видел настоящего раана, наверное, только того полковника, который заезжал из крепости, но когда это было? – и видеть перед собой собрата было теперь сравни какому-то чуду. Его новый знакомый, судя по всему, испытывал точно такие же чувства и немедленно на целый день отстранил Уна ото всех работ и вылазок. Он расщедрился на дорогой восточный чай и вино «Северный свет», которое Ун пробовал в доме Диты, послал какого-то несчастного рядового-норна за закусками, пригрозив ему всеми карами мира, если тот где-то задержится.
– Как тебя угораздило оказаться под командованием норна? Кто это такое учудил? – возмущался лейтенант Ет, открывая бутылку.
В ответ на все уверения, что Ун напросился в это дело сам, и что никто его не заставлял и не наказывал такой службой, раан лишь смотрел с недоверием, а при упоминании майора Вица победно хлопнул рукой по столу:
– Ага! А я знал! Это наш господин майор тебя сюда загнал! Очень в его стиле, – сказав это, лейтенант осушил свой бокал. – Он тут иногда появляется, орет, как будто мы что-то можем сделать. Поиграем в карты, а? Играешь в «Семь дверей»? Норны тут ничего не понимают в картах, играть с ними – как воровать у младенца.
Ет отставил бокал, подошел к небольшому платяному шкафу, стоявшему в углу палатки, и принялся копаться в нижнем ящике.
– Где-то они были у меня... Я кстати тут ненадолго, знаешь? Мне осталось на этом пустыре просидеть полгода, это самый больший срок. Потом перевожусь на север! А там, кто знает, может быть, и до Столицы дорасту. Ты тоже ушами не хлопай. А то помрешь в этих лесах от скуки.
Ун, к своему стыду, тысячу раз думал про себя, что почти весь их труд здесь, вся эта возня с сигнальными ловушками и все походы – лишь иллюзия дела, но услышать, как об этом говорит не майор Виц, знавший побольше прочих, а какой-то сопливый карьерист – оказалось неприятно. Если у Уна еще и осталась гордость, то теперь по ней как будто хорошенько потоптались.
– Такой ли уж тут пустырь? Один норн показывал мне место, где пару лет назад выбросило островную «Водомерку», прямо на скалы. И у нас тут видели странные следы, которые...
Лейтенант поднялся, помахивая стопкой мятых, едва не разваливающихся карт, и повернулся, снисходительно и одновременно с тем довольно улыбаясь, да так широко, что рыжее пятно под правым глазом перерезало несколько морщин.