– Следы? Выяснили мы тут все про эти следы. Идем, покажу.
Больше лейтенант Ет ничего не сказал и на все вопросы только многозначительно кивал. Он провел Уна через весь лагерь, тоже изрядно потрепанный после потопа, а потом – по тропе прочь от него, вдоль сливной канавы.
– Вот и твои бродяги, – сказал лейтенант, когда они вышли на небольшую поляну, хотя никаких пояснений уже и не требовалось.
Ун увидел все сам.
Увидел полосатого, подвешенного за задние лапы на суку старого криволиста, а это точно был полосатый, бело-бурые полосы на коже виднелись даже из-под почерневших трупных пятен, покрывавших всю тушу. Увидел чуть в отдалении сорена, привязанного к столбу. Серошкурый был тонок, как высохшая на солнце рыба, к его ногам присосалась пара земляных пиявок, лоснящихся, склизких, разбухших от высосанной крови и гнили, и он бы совсем сошел за мертвеца, если бы иногда его голова не качалась из стороны в сторону, вспугивая облачка жадных мух. А был ли мертв полосатый? Нет, с такой дырой в затылке...
Ун начал пятиться, но в последний момент остановился, выпрямился, напомнив себе, что не должен превращаться в слабовольного идиота. Как будто это первая мертвая туша, которую он видит. Как будто это его трогает. Вот еще. С чего бы вдруг? Ему плевать и на полосатых, и на соренов, которые недалеко ушли от животных. Ун разжал пальцы, но крови на ладони не почувствовал. Шрам давно затянулся. И все остальное затянется вот также и пропадет без следа. И сны, и мысли, и воспоминания.
– Запах что надо. Но как есть. Мы отправляли запрос в крепость насчет этого сполосатого, там поузнавали, говорят, сбежал откуда-то с Каменных шахт. Серомордый из тех же краев, таскал мешки и вот, пожалуйста. Что ему только не жилось?
«Серошкурым нельзя верить, они коварны, они хотели убить моих сестер. А полосатые макаки...»
Ун потянулся к нагрудному карману, чтобы достать платок и закрыть нос, но и теперь вовремя опомнился, завел руки за спину и поспешил заговорить, чтобы скрыть свою растерянность:
– И куда они бежали? К морю?
– К морю. Только разве серомордый знал, что там море? Небось думал, что материк у нас бесконечный и тянется до самих островов, – лейтенант Ет подошел к сорену и слегка пнул его по бедру. Умирающий застонал. – О, живой. Хорошо бы, чтобы он еще денек продержался. У нас тут идет отличная охота на мелких грифов, а они любят, чтобы добыча немного трепыхалась. Охотимся не с винтовками, конечно. С винтовкой каждый сможет. Ты стрелял когда-нибудь из норнского лука? Отличная вещь, если к ней приноровиться. Думаю, сегодня на закате эти пернатые уродцы опять налетят. Хочешь попробовать?
Туша полосатого медленно поворачивалась, и теперь Ун как будто начал различать на его боках и ребрах следы птичьих когтей и клювов. Глаза зверя оказались открыты, они, к счастью, были черными. Или это все мухи? Присматриваться не хотелось.
– Воняет тут страшно, – сказал Ун, – я, пожалуй, воздержусь.
Лейтенант пожал плечами с некоторым разочарованием. Они вернулись в лагерь, разыграли несколько партий в семь дверей, прикончив полторы бутылки крепленого вина. Карта Уну никак не шла, за игрой он постоянно отвлекался и не мог отделаться от чувства, что все вокруг разило мертвечиной. На следующее утро он присоединился к Варрану и остальным, удивляясь тому, как, оказывается, привязался к этим норнам, со всеми этими нелепыми порядками и обычаями, а когда они через неделю вернулись в их собственный лагерь, удивился еще больше, чувствуя себя странно легко, словно очутился... дома?
К пущей радости здесь его в коем-то веке ждали добрые вести: капитан пригласил Уна к себе и вежливо спросил – а приказывать раану он не имел никакого права, пусть Ун и позволил обращаться к себе без излишних титулов – не хочется ли ему подежурить на одной из смотровых вышек. Ун бы согласился, немного подумав для приличия, но когда узнал, что дозор надо будет нести на берегу моря, дал свой ответ немедленно, даже не спросив, кого назначат в напарники и как далеко придется до той вышки добираться. Да чем дальше, тем лучше! Лишь бы на берегу, ведь море пахло по особенному, и ему сейчас был просто необходим этот запах, чтобы избавиться от вони разложения и гнили, слышной то тут, то там, щекочущей нос и как будто въевшейся в одежду, кожу и волосы, и что самое отвратительное – в память.
Всю ночь перед отправлением на новый пост Ун проворочался без сна, так и не решившись выпить настойку, чтобы не проспать, и когда на рассвете в палатку зашел дежурный, он уже был на ногах, полностью готовый к походу, с собранным заплечным мешком. Но против всех ожиданий дежурный не стал вести себя тихо и, хотя час побудки еще не настал, гаркнул во все горло: