Ун слушал и не верил тому, что слышал.
Его императорское величество позволил соренам, всем, в ком было больше трех четвертей их преступной крови, серошкурым, синеглазым, завоевать помилование и прощение. Разве так можно? Им дозволили отказаться от своего имущества и перейти в бессрочное услужение империи. «Они хотели убить моих сестер!». Как можно наказывать их так?
Ун захотел вскочить и заорать во все горло: «Нечестно! Это нечестно!».
Удержал его лишь призрачный образ отца. «Ты сомневаешься в его императорском величестве, мальчик?».
Нет, он не сомневался. Но наказание было несправедливо мягким.
– ..Да свершится День примирения, – диктор завершил свою речь на высокой и торжественной ноте.
Раздались восторженные аплодисменты.
Глава VIII
Новый порыв ветра – и полотнище знамени накрыло голову Уна. Грубая ткань пахла пылью и отдавала сыростью, и он чихнул. По рядам его отряда братства императора Тару пробежала волна смешков.
Ун хотел уже было сказать что-то в меру назидательное, но инструктор опередил его:
– Вы и на пять минут не можете языки прикусить?
Южный акцент делал каждое слово этого бывшего солдата пограничных войск как будто злее, да он и не пытался изображать мягкосердечие. Многим его прямолинейность и тяга глотнуть лишний раз «горячей воды» не нравились. Но между необходимостью вступить в спор и перетерпеть, эти многие выбирали второе.
– А ты?
Ун выпутался из знамени и испуганно посмотрел на инструктора. Тот остановился прямо перед ним. Темно-серый ветеранский мундир был совсем близко, так что Ун слышал острый запах пота и мог отчетливо рассмотреть лоснящиеся потертости на сгибах локтей.
– Кто так держит знамя? А ну распрямись! Что тебе давит на плечи? Груз собственной важности? Перестань себя обманывать. У тебя ее нет.
Инструктор сильно отличался от остальных раанов в Благословении императора – Ун это давно понял. Он не просто не испытывал восхищения перед управителем Новоземного округа, но словно презирал и ненавидел его или, что даже невероятнее, плевать хотел на «разэтакого твоего папашу, как его там звать». Высказать свое неудовольствие высшему чину лично инструктор не мог, но вот Ун всегда оказывался под рукой.
– Что хлопаешь глазенками? Сколько тебе, пять? Плечи расправь!
Ун отчаянно попытался встать по всем правилам, задирая подбородок, но, как и всегда, этого оказалось недостаточно.
Инструктор лупанул его ребром ладони между лопаток, не сдерживаясь. Уну показалось, что в позвоночнике что-то хрустнуло, и горячая колющая боль начала растекаться в мышцах спины. Он сжал губы. Теперь главное было не ойкнуть – все в школьном братстве наизусть знали инструкторский монолог насчет слабаков и отчаянно старались быть сильными и стойкими, лишь бы только не выслушивать его в двадцатый раз.
– Вот так, правильно. Так и стой! А вам всем смешно, лоси вы горбатые?
Ун скосил глаза, наблюдая, как инструктор идет вдоль строя, тычками и оплеухами приводя подопечных в должный вид, потом опасливо посмотрел на соседей по построению. К его облегчению дисциплина в старших ветках братства и шеренгах других школ была не лучше. Более того, если сравнивать, его товарищи выглядели не такими уж помятыми и сонными, а их инструктор одной лишь по-настоящему военной выправкой – что уж говорить о мундире – затмевал весьма неловких в подобной же роли преподавателей чистописания и арифметики.
– Ну и попало тебе! – шепнул стоящий позади Ноо. – Зверь он, а не раан.
Ун лишь пожал плечами. Их инструктор мог быть слишком строг, придирчив и даже несправедлив, но возненавидеть его по-настоящему все никак не получалось. Отчего-то всегда казалось, что только этот не в меру грубый раан честен с ним там, где остальные врут. А он хотел знать о себе правду.
Особенно сейчас, когда коленки еще не подгибались, но уже подрагивали.
Ведь это День примирения!
И он, Ун, стоит в первых рядах, ему доверено знамя, и невыносимая тяжесть чужих взглядов подминает и давит, и хочется убежать с воплем: «Я ведь все испорчу! Почему вы доверились мне?».
Этот день войдет в историю. Что если он и правда сделает что-то не так? Все испортит? Такое никто не забудет. И потом отец посмотрит этим своим разочарованным взглядом...