– Рядовой Ун! Рад сообщить, что согласно решению дисциплинарного управления вам полагается четырехнедельный отпуск с правом въезда в Столицу, во время которого высочайшая судебная комиссия повторно рассмотрит ваше дело. Строго между нами могу намекнуть, что шансы на помилование крайне высоки.
Ун потянулся взять конверт, да так и застыл, слушая и не веря тому, что слышит. Это ведь, шутка? Очень жестокая шутка. Иначе и быть не могло, когда связываешься с высокородными. Разве не этому его научили в доме госпожи Диты? Разве не это он понял в день казни тех несчастных норнов? Надо было сохранить остатки достоинства и потребовать немедленно прекратить этот цирк, но конверт как будто сам собой оказался в его руках. Ун дрожащими пальцами надорвал короткий край, осторожно вытащил прямоугольник плотной бумаги, пестрящий печатями и подписями, и тут же принялся читать.
«Согласно решению... Высочайший Совет... по воле Его Величества...»
Никто, даже высокородный, не посмел бы ради дурацкой шутки использовать имя императора.
Ун опустил руки, чувствуя, как уши, особенно правое, укороченное, краснеют.
– Почему? – спросил он. – Почему они обо мне вспомнили? Что случилось?
Господин Кел-шин позволил себе долгую многозначительную паузу и победную улыбку, как будто и рассчитывал на такое удивление, а у Уна упало сердце. Тут не нужно было никаких слов, все стало до боли понятно. «Очередная подачка», – подумал он, чувствуя на языке горький привкус желчи.
– Мне показалось, что к твоему делу надо присмотреться получше. Вот я и написал отцу, что нам просто вредно разбрасываться такими достойными раанами из-за всякой ерунды. Отец кстати со мной согласился. Ты не радуйся раньше времени, но я, правда, уверен в успехе
Работа счетоводом была подачкой, отправка в самое грязное место на свете, в зверинец, вместо тюрьмы или ссылки, тоже была подачкой, и вот, пожалуйста, еще одна. Только из других рук. Как же теперь господин Ирн-шин, наверное, огорчится, когда узнает, что кто-то другой наступил на гордость его дрессированного любимца. Хотя он и так все уже знал. Ун выбросил то слащавое письмо, пришедшее от высокородного в прошлом месяце, но теперь понимал, что отправлено оно было не от внезапного порыва дружеских чувств. Неужели господин Ирн-шин прослышал, что у подопечного появились другие, более могущественные друзья в Совете, и решил подстраховаться?
– Ты как будто не рад.
Ун вскинул голову, понимая, что не знает, как ответить.
Разве он мог уехать? Ведь здесь, на этих закоулках мира, ему самое место. Здесь у него есть шанс хотя бы попробовать искупить свой позор пусть и только перед самим собой. Ун хотел сказать, что не просил о помощи, что все это лишнее, но смелые слова встали поперек горла рыбьей костью, вместо них вырвалось путанное и беспомощное возражение:
– Понимаете, господин Кел-шин, я ведь собирался подавать прошение, чтобы меня перевели в этот лагерь на весь оставшийся срок ссылки. Вам не стоило беспокоить Совет...
Улыбка на лице господина Кел-шина растаяла, иссушенное лицо стало казаться еще острее, серое пятно на шее мелко нервно задергалось. Он завел руки за спину, шагнул к Уну и заговорил тихо, но настойчиво:
– Совет почти никогда не соглашается пересматривать вынесенные приговоры. Это большая редкость, Ун, и такие редкие чудеса надо ценить. К тому же я поручился за тебя перед отцом. Ты сейчас ставишь меня в очень неудобное положение.
В голове крутились всякие глупости, не то жалостливые мольбы, не то оправдания: «Я должен все обдумать», «Дайте мне время», «Поймите, это все слишком внезапно» – и он бы что-нибудь такое и ляпнул, но встретился с взглядом господина Кел-шина и второй раз за утро прикусил язык. За занавесью легкого возмущения высокородного тихо бурлила почти детская обида, перемешенная с отчаянием и болезненной решительностью. Это была опасная смесь.
– Послушай, Ун, ты должен согласиться. Не из-за приказа явиться куда-то, даже не из-за слушаний, мне нужна твоя помощь...
– Господин Кел-шин! – окрик капитана в одно мгновение привел раана в чувство – столичная выучка взяла свое, и, поворачиваясь к не вовремя влезшему в разговор офицеру, господин Кел-шин больше не выглядел растерянным, а только слегка раздраженным.
– Что? – спросил он, резко одернув края мундира.
Капитан указал вверх, Ун запрокинул голову и сразу все понял. С севера по розовому рассветному небу ползла медленно, но неотвратимо приближалась черная точка.
– Вот же настырный старик, – прошептал господин Кел-шин. – Я думал, он будет здесь только к полудню. Капитан!