Господин Кел-шин замолчал, в один момент вид у него стал испуганным, он коротко рассмеялся, почти виновато:
– Ха, ты не подумай! Я ничего не просил у нее взамен. Клянусь тебе, ничего. Я лишь хочу, чтобы ей было лучше! Разве здесь жизнь? Вот скажи, разве это жизнь? – он стукнул костяшками пальцев по окну, запачканному пятнами раздавленной мошкары. – Там столько возможностей. Да что я рассказываю! Сам же знаешь. Столица! В Столице все иначе. А Текка никак не соглашается ехать. Но ты, – в этот раз высокородный ткнул пальцем в грудь Уна, и хотя лицо его не изменилось, но жест получился почти угрожающим, – ты что-то о ней знаешь. Я вспомнил, как она за тобой ходила. Хвостом ходила!
Ун скосился на Варрана. Норн притворялся глухим и не оборачивался. Да, господину Кел-шину определенно очень повезло с выбором. Будь тут кто другой, то этот его бредовый разговор уже завтра пересказывали бы по всему лагерю. Норны были верны, но порой слишком любопытны и падки на слухи.
– Когда я вспомнил, ну, как она за тобой ходила, то сразу понял: поедешь ты, тогда и она не откажется. И я был прав. Только намекнул, что буду инспектировать твой лагерь, так она сразу попросилась со мной! И в Столицу уехать согласится. Ун, я бы смог ее уговорить! Клянусь тебе. Дали бы мне еще один месяц! Всего один! Но у меня не осталось даже недели и оправдания для задержек тоже закончились. Я и эту проверку-то еле согласовал. Пришлось написать, как важно нам посмотреть на пограничные посты свежим взглядом... Какой же бред. Отец согласился, но потребовал, чтобы после я сразу возвращался. Так что, Ун, надеюсь, ты не станешь отказываться от отпуска.
У любого другого последние слова прозвучали бы как дружеская просьба, но господин Кел-шин выдал ее с тем нажимом, какой бывал и не во всех приказах.
– Я поеду с вами, – сказал он, и тут же был награжден широкой и счастливой улыбкой.
– Ха-ха! Я знал, что ты согласишься! И не волнуйся насчет службы. Когда тебя оправдают, сможешь делать, что хочешь. Даже вернуться сюда. Но... кхм... На место получше. А пока развейся! Подыши столичным воздухом. Вспомни, как раанам жить положено.
Ун кивнул. Как можно было отказаться от такого щедрого предложения? Он ведь не хотел добавить в свою коллекцию неприятелей еще одного важного раана. Хотя было ли дело только в страхе перед чужой властью? Если подумать, наверное, все происходящее к лучшему: он поможет высокородному, заодно побывает в родном городе, увидит племянника. А потом вернется обратно с новыми силами, в конце концов, вышки никуда не разбегутся.
«Нет, сюда я уже не вернусь», – Ун с тоской посмотрел в окно, на густой лес, зелено-красный, полный хищных зверей, скрытых топей и липкой паутины, усеянной коконами пойманных насекомых.
Зачем сюда возвращаться?
Снова наблюдать, как у Хребта пытаются отлавливать редких контрабандистов, решивших торговать с еще более редкими островными «гостями»? Или без конца чинить сигнальные ловушки, испорченные волками и оленями? Майор Виц был прав: здесь ничего не происходило и едва ли начнет происходить. Будет он тут служить верой и правдой, или вдруг исчезнет, заблудившись в чаще, – никто не заметит ни первого, ни второго. А сидеть на вышке, пытаясь отчистить раздразненную совесть, можно и десять, и двадцать лет. «Какая глупость». Это больше походило на бессмысленный религиозный ритуал, годящийся для одно только самоуспокоения. Надо рассказать Текке об этой его идеи. Ей понравится. Хотя нет, не понравится, она посмеется над такой дурной слабостью и снова скажет, что кошмары не исчезнут, пока он сам не прекратит винить себя в том, в чем не было никакой вины.
Он ошибся, потом эту ошибку исправили, вот и все.
И если уж возвращать себе достоинство, так по-настоящему полезным делом, и вытребовать для такого правильную, нужную подачку – не грех. Вдруг удастся вновь поступить в офицерскую школу? Обвинения отца в измене никуда не денутся, но ведь когда целый советник Ат-шин, благодетель армии, попросит закрыть на это глаза – кто ему возразит? А потом, уже при настоящих погонах, можно будет отправиться туда, где от него действительно будет толк. Хоть бы и в Сторечье.
«Я никуда не бегу».
Все аргументы были верные и логически правильные, но после них на сердце стало еще гаже, чем прежде. Ун медленно повел окаменевшими плечами, понимая, что на несколько минут совершенно провалился в собственные мысли и что рука его болит – так крепко он вцепился в винтовку, точно хотел переломить ее, а господин Кел-шин тем временем не замолкал. Он рассказывал о каком-то театре, как сводит Текку на все постановки, что девушкам такая ерунда как будто нравится.