«Если на островах есть такие мины, то, что там может быть еще?»
Ун медленно выдохнул, напомнив, что сейчас должен думать не о судьбе всей Раании, а лишь о совсем небольшом деле, подобрал на дороге, неподалеку от «Быка», свой заплечный мешок, кепка оказалась тут же. Варран тем временем умылся, истратив половину фляги, вместо оружия сунул за пояс дугу от странной мины, кое-как распрямив ее, и наконец-то занялся поисками следов. Они нашлись быстро, островитяне как будто и не пытались их заметать. За широколистым увешенным белыми ягодами куставиком оказался целый наблюдательный пункт. Чахлая лесная трава там была измята, точно вытоптана, а в землю вокруг, для пущей маскировки, были вкопаны несколько веток. Листва на одних уже пожухла, а на других и вовсе облетела.
– Хорошая лежанка. Здесь их было не заметить, – сказал Варран, – зато дорога как на ладони. Посмотрите...
– Нам пора, – перебил его Ун.
Они вошли в лес, оставляя позади торжествующих трупоедов.
Поначалу след казался очевидным, но чем дальше они уходили, тем гуще становился подлесок и тем чаще отогнутые ветки и порванная паутина терялись среди миллионов и миллионов деталей. Очень скоро Ун перестал понимать, как и что Варран замечал в этом зелено-красном месиве листьев и сучьев, и как при этом умудрялся не отвлекаться на лезших под капюшон плаща жалящих мушек.
Когда они в очередной раз, как будто без всякой причины, свернули влево, в сторону прямых, как по линейке вычерченных, деревьев, росших столь близко одно к другому, что почти напоминали частокол, Уну пришлось признать очевидное. Если бы норн заупрямился и решил вернуться в лагерь, то его собственный поход получился бы в лучшем случае бесплодным, а в худшем – позорным.
Он бы просто заблудился. Отправленному из лагеря отряду пришлось бы отыскивать его в ночи, замерзшего, раненого и измотанного.
Ну и картина бы получилась! Ун представил ее и улыбнулся, осторожно переступая больной ногой через переплетение корней. И ведь он не блефовал, и не запугивал Варрана, о нет, он искренне собирался пойти по следу в одиночку. Это было очень в духе Уна.
Этот Ун из чувства собственной задетой гордости всегда был готов ввязаться в драку с раанами, которых не стоило трогать Этот Ун охотно превращался в шута у никчемных бездельников, одновременно и презирая, и принимая все их подачки, и не забывая ронять слюну на высокие мраморные ступени. Этот Ун сюсюкался с живым трупом, прикованным к дивану, и тратил время на спасение настоящих высокородных трупов, когда надо было беречь каждую минуту. Еще этот Ун водился с полосатой и приговаривал, что он не хуже прочих, сравнивая себя с опустившимися свиньями, которых-то и солдатами называть было нельзя. Поразительно, но даже в таком состязании, имея огромную фору, этот Ун умудрялся проигрывать. О да! Этот Ун был рааном многих и чудесных талантов. Ему нельзя было доверить ничего.
«А у меня всего одна попытка».
Нет, он мог проиграть, даже лучшие из лучших не застрахованы от неудачи, что говорить о нем. Но потерпеть поражение, взявшись за дело, и споткнуться и разбить голову по собственной глупости, так до этого дела и не добравшись, – это не одно и то же.
«Меня погубят гордость, самонадеянность и торопливость». Отец предупреждал его от этих качеств, он видел и понимал куда больше, чем казалось, и не только в соренских заговорах. Если бы ему теперь рассказать обо всем, что случилось за этот год...
Улыбка сползла с губ Уна. Он снова увидел звериную морду, кривую пасть, услышал украденные слова.
Как зверь догадался о ней? Что такого увидел на платке? Еще в зверинце Ун мог часами рассматривать эту тряпку. Вышитые на ней узоры были совершенной бессмыслицей, пародией на искусство, которая только и была доступна макакам. Значки, напоминавшие не то птичьи следы, не то деревья, обломанные ураганом, не складывались ни в какую, даже самую простую картинку, какую мог бы нарисовать трехлетний ребенок. Но для зверя они что-то значили, так как же...
– Все в порядке?
Ун поднял глаза. Варран остановился и смотрел на него пристально.
– Да так. Задумался, что будем делать, если встретим дикого кота.
Этого объяснения не хватило. Варран начал то и дело оборачиваться, и Ун даже натянул пониже козырек кепки, притворяясь, что не замечает этих частых изучающих взглядов. Что норн так боялся увидеть? Или, наоборот, что надеялся увидеть? Как он сдастся от боли и, охая, сядет на какой-нибудь пень, как тогда, в первые лесные походы сразу после болезни? Вот еще. Такого-то, значит, мнения этот крапчатый о раанах?