Да и нести голову было куда легче, чем заставлять Пеструю идти. Они с трудом привели девчонку в чувство: слез в ярких от красноты глазах больше не осталось, голос пропал – а ведь Ун даже не заметил, когда это она успела так наораться, – но ее все равно трясло и ноги то и дело подкашивались, заплетались, без падения не удавалось пройти и десяти шагов.
Отвратительное зрелище. Никакого достоинства и даже попытки это достоинство изобразить.
И как все-таки занятно. Куда только делась вся ее жажда переговоров? Вся смелость? Вся важность? Куда подевались эти высокопарные фразы и заверения?
Когда Пестрая в очередной раз споткнулась и едва не скатилась в овраг, Ун, шедший замыкающим, поравнялся с ней и сказал на зверином наречии, показывая ей мешок:
– Еще раз такое случится, понесешь это сама.
Ее бело-рыжие щеки, и без того отдававшие мертвецким зеленоватым оттенком, выцвели как будто сильнее. Но поняла ли она хоть что-то? По глазам и не прочитаешь. Они были пустые, остекленевшие, почти такие же безжизненные, как глаза господина Кел-шина, и как те синие глаза, присыпанные землей на могильнике за зверинцем.
Но, если не обращать внимания на эту полоумную, в остальном обратная дорога оказалась легкой и даже приятной. Варран, конечно, то и дело оглядывался со своей обычной чрезмерной опасливостью, но Ун шел как будто по центральной столичной улице. Он никогда прежде не испытывал подобной ясности и покоя.
Он не замечал насекомых, не обращал внимания на боль и даже то, что они не успели вернуться до темноты, и часть пути пришлось преодолеть почти вслепую, рискуя поломать ноги или оставить глаз на какой-нибудь ветке – его не раздосадовало. Лишь когда за деревьями заблестели фонари поискового отряда и солдаты-норны, поняв, кто перед ними, разразились радостными воплями, Ун наконец смог почувствовать, насколько же устал. Он был рад передать девчонку какому-то раану-лейтенанту и влезть на заднее сидение «Бега» – трофейную голову положил на пол, а сам тут же привалился щекой к стеклу, то задремывая, то просыпаясь.
Когда они проезжали мимо места нападения, произошедшего как будто не с ним и в другой жизни – так много случилось за день, Ун заметил, что тело господина Кел-шина уже забрали, а тушу «Быка» отволокли на обочину. «В лагере сейчас никто не спит», – подумал Ун и не ошибся.
Пятнадцатый пограничный лагерь шумел едва ли не сильнее, чем бухта, полная испуганных морских птиц. Над ним стояло желтоватое зарево горящих ламп, перед воротами оказалось несколько автомобилей, явно не местных, новых, блестящих. На капоте одного даже был прикреплен небольшой императорский флаг. Ун отчего-то вспомнил, как впервые приехал в Столицу. Да, тогда ему довелось прокатиться на автомобиле с такими же флажками.
Наконец «Бег» чуть дернулся, остановился, и Ун медленно вылез наружу, вдохнул холодный воздух, обещавший скорое утро, вытащил свою драгоценную ношу и сумку с книгой, бросив винтовку на попечение Варрана. Дежурный солдат-норн посмотрел на него пристально, вроде бы и узнал, но как будто сначала не поверил собственным глазам, застыл, как ударенный, трижды сжал и разжал кулак, поморгал, сорвался с места и побежал в лагерь, сверкая пятками, и скоро вернулся, но уже не один. Бледный капитан чуть ли не выскочил им навстречу из-за крайних палаток, сминая в руке фуражку. Его светлые волосы поблескивали от капель пота, словно норна бил жар.
– Господин майор приказал, чтобы в случае вашего возвращения вы немедленно шли доложиться...
– Где ведьма? – спросил Ун.
Капитан захлопал глазами.
– Текка. Госпожа Текка. Она приехала с господином Кел-шином. Она еще тут?
– Ей поставили палатку у второго въезда, но господин майор...
– Я зайду к нему.
Ун закинул мешок за спину, чуть поморщившись от тупого удара, пришедшегося в лопатку, и, едва заметно прихрамывая, не спеша побрел через суетящийся лагерь. Солдаты, все при оружии, вперемешку с незнакомыми адъютантами и служащими пограничной крепости, слишком разодетыми для этого места и непривычно многочисленными, носились туда-сюда, будто эта беготня должна была определить все дело. Но оно и к лучшему, посреди такого урагана было проще потеряться, а Ун сейчас предпочел бы именно это. Он хотел побыстрее покончить с делами и отдохнуть, а не выслушивать приветствия всех знакомых, обрадованных или удивленных его возвращением.