Глядя в окно и мысленно прощаясь с северными степями, Ун вспоминал, каким был, когда отправлялся сюда почти год назад. А был он восторженным, глупым мальчишкой и голова его полнилась подвигами, цену которых он не понимал. Он хотел поменяться местами с прадедом, но что получилось бы из такого обмена? Один только позор. Нет, ему еще учиться и учиться. Ун твердо решил, что отныне будет спокоен и сдержан, как его отец, и что никогда больше не позволит себе поступать опрометчиво, и, всякий раз касаясь своего укороченного уха, вспоминал об этом решении.
– Не трогай, Ун, – тихо сказала мама, лежавшая на диване под тяжелым одеялом, – только зажило. Пойдет кровь. Опять занесешь заразу.
Ун покорно кивнул, но когда она уснула, забылся и вновь принялся ощупывать ухо, рука как-то сама собой тянулась к нему, точно все пыталась привыкнуть к новой, неправильной форме.
Отец приказал убить макаку, которая бросилась на него у теплиц. Ун покраснел. Какую глупость он сморозил, когда узнал об этом! Сказал, что ему жалко. «Если собака укусила один раз, укусит и во второй, – так ответил отец. – Не набросься этот зверь на тебя, так однажды кинулся бы на кого-то другого. Это был лишь вопрос времени». Тут и спорить нечего. И хотя не макака отгрызла кусок уха, не начни она его запугивать, так ничего бы и не случилось.
В первый день поездки Ун еще слонялся по вагону, но затем его совершенно одолела дорожная скука. Отец проводил почти все время в небольшом отделении, оборудованном под кабинет, мама дремала, иногда служанки Аль или Зана заглядывали к ней проведать все ли хорошо. Сестры сначала были прикованы к окну любопытством, считали столбы и далекие фермы, но вскоре начали носиться вместе с Пушистым, пес утомил всех своим лаем, и в конце концов его велели увести. Тогда заскучали и девочки. Одно лишь было хорошо – общая скука сплотила их. С Тией у Уна установилось уверенное перемирие, а Кару и вовсе садилась читать вместе с ним, хотя скоро начинала зевать и засыпала, привалившись к его плечу. К третьему дню Ун понял, что прощен окончательно, теперь с ними садилась читать и Тия. Вот только одна беда – к пятому дню он уже видеть не мог книги, даже второй том истории Объединительной войны, который всегда так любил, вызывала если не отторжение, то легкую неприязнь.
Чем глубже в исконные раанские земли они въезжали, тем больше городов попадалось на пути, но поезд останавливался на станциях редко и в основном по ночам, так что и здесь Ун не мог похвастаться, что видел что-то интересное. Сменивший степи густой лес радовал глаз ровно полдня и уже к вечеру тоже смертельно надоел.
В какой-то момент Уну начало казаться, что это путешествие будет бесконечным, но вот утром восьмого дня отец позвал его к себе в «кабинет». Ун сел на диванчик перед узким столом, на котором стояли ящички для бумаг и письменных принадлежностей. Отец как раз дописал что-то, отложил в сторону расчерченную таблицу, заполненную таким аккуратным почерком, словно вагон не качало, и посмотрел в окно. Пару минут он молчал, что-то обдумывал, потом заговорил, и слова его звучали лишь немногим громче стука колес:
– Уже сегодня мы будем в Столице. Это прекрасное место, и я верю, что тебе и сестрам там понравится. Искусства, науки, благородное общество... Знаешь, Ун, много лет назад твой прадед мог быть наделен высокородным титулом. Но он предпочитал проводить все время в южных походах, и никогда не считал нужным спорить со столичными баснописцами, которые распускали о нем грязные слухи. Он сражался, Ун, сражался по-настоящему, ненавидел сидеть в штабах, ненавидел двор, хотя у императора Тару просто не было и быть не могло более верного раана, чем он. О нем постоянно лгали, а он полагал ниже своего достоинства что-либо опровергать. Наверное, ему это все даже казалось забавным.
Последнюю фразу отец процедил сквозь зубы, словно у него что-то болело, отвернулся от окна и посмотрел прямо в глаза притихшему и обратившемуся в слух Уну.
– Твой прадед был гораздо достойнее всех тех, кто добился титулов мелкими интригами и придворным лизоблюдством. Император Тару Завоеватель был справедлив, но враги и соперники слишком умело пользовались гордыней и безалаберностью нашего предка.
Ун захлопал глазами от неожиданности. Отец как будто бы был зол на собственного деда и даже не скрывал этого.
– Теперь я собираюсь исправить его ошибку. Мне придется много трудиться, и если все получится, то я смогу войти в Совет и тогда наша семья получит высокий титул. Который, на самом деле, был заслужен еще много лет назад. Тогда к тебе и моим внукам будут обращаться на шин, и ты сможешь носить красное.