У Уна в носу защекотало от волнения. Он никогда и не представлял, что однажды на его одежде может появиться красная вышивка. Да и не думал о таком, и их высокородных видел, может быть, одного или двух раанов и то в далеком детстве.
– Я сделаю все, что от меня зависит. Но вот что, Ун. Боюсь, ты слишком похож на своего прославленного прадеда. Не во всем, но, к сожалению, ты впитал многие его недостатки. Ты порой говоришь не к месту. Твой последний «подвиг» в теплицах, а я узнал о нем поподробнее и поточнее, пока ты болел, теперь меня очень сильно тревожит.
Ун вжался в спинку дивана, жалея, что она не может проглотить его.
– Ун, в Столице ты больше не будешь представлять только себя, ты будешь представлять всю семью. Я надеюсь слышать от твоих учителей и воспитателей только об учебе и ни о чем более. Я могу на это рассчитывать?
– Да, – пискнул Ун, – я постараюсь.
– Хорошо, иди и помни о нашем разговоре.
Ун вышел из кабинета на подкашивающихся ногах, и Аль, несшая отцу обед, спросила, все ли с ним, господином Уном, хорошо, и тот ответил, что просто споткнулся, но был красным до самого кончика носа и сомневался, что она поверила.
Поезд прибыл в столицу ранним вечером. Пока служанки впопыхах собирали еще не упакованные походный багаж, Ун все смотрел в окно, за котором медленно проползали городские окраины. Столица была такой, как он себе представлял, только в сотни раз больше. Белые дома были выше, улицы, даже самые незначительные и нецентральные, шире, а раанов! Ун не помнил, чтобы где-то видел такие толпы в непраздничные дни. Вдалеке, на холме, от которого в старые времена и разросся весь город, белел, обласканный закатным розовым солнцем, императорский дворец. Рельсы уходили все дальше и дальше от окраин, и лишь через час этого неспешного, аккуратного движения и невыносимой пытки для Уна, они наконец-то прибыли на столичный императорский вокзал.
Их здесь ждали. Пока отец помогал матери сойти по вагонным ступеням, рабочие рааны в чистых, даже выглаженных, Ун мог поклясться, что они выглажены, костюмах складывали чемоданы на специальные низкие тележки.
У самых дверей вокзала стояли два автомобиля. У первого над фонарями были закреплены небольшие флажки с бело-красной птицей – столичным гербом. Шофер вышел, открыл дверь, вежливо поклонившись. В автомобиль сели мать, сестры и отец, Ун забрался последним, чуть помедлив, и шофер снисходительно, но по-доброму усмехнулся его нерешительности. Они поехали, не дожидаясь, пока во вторую машину загрузят вещи, и Ун уже больше не мог не смотреть в окно. Отец читал что-то, не обращая на детей внимания, но мама, особенно бледная сегодня и утомленная дорогой, сказала:
– Ты же не из дикого края, Ун. Неприлично так таращиться, – но он ничего не мог с собой поделать.
Все эти ярко-зеленые парки, очереди трамваев, красивые фонари, и даже гвардейцы! Ун увидел двоих раанов в синей гвардейской форме, которые беседовали о чем-то на углу у булочной.
Он так увлекся этим почти неприличным разглядыванием Столицы, что даже не обращал внимания на незамолкающих сестер, которые засыпали усталую маму все новыми и новыми вопросами.
– ...а это памятник кому? Доктор... Не дочитала, – кажется, говорила Тия.
– Доктор Ек, – сказал отец, не отрывавший глаз от бумаг и поглощенный своими мыслями.
– А, – важно протянула Тия, явно ничего не поняв. А Ун чуть шею не сломал, пытаясь разглядеть стремительно уносящийся вдаль и уменьшающийся памятник. Нужно будет обязательно сходить потом и посмотреть получше. Именно доктор Ек, служивший при императоре Тару Завоевателе, заметил, что макаки отдаленно схожи с разумными видами и что они годятся для проверки лекарств. Если бы не он, макак бы, наверное, всех истребили. Уже спустя минуту мысль о памятнике и великом открытии доктора были вытеснены высоченным пятиуровневым фонтаном. А потом чем-то еще. Столица была слишком красивой. Невозможно было выделить что-то одно и ухватиться за это, хотелось смотреть на все сразу и видеть еще и еще. Но вот машина свернула на небольшую жилую улицу и начала сбавлять ход.
Их новый дом оказался белым с красной крышей, трехэтажным, но каким-то узким, словно зажатым между не менее узкими соседями. К удивлению Уна, перед домом не росло ни единого деревца, только подстриженные кусты шиповника на крошечном квадрате палисадника. Крыльцо выходило сразу на тротуар. Дверь им открыла смотрительница дома: седоволосая раанка с ровным серым пятном прямо по центру лба, скрюченная годами так сильно, что не понять, когда она кланяется, а когда стоит прямо. В традиционном для слуг черно-сером наряде она выглядела не то как вдова, не то как без пяти минут покойница, но вот голос ее поразил Уна звонкостью: