Чтобы как следует устроиться в жилом крыле понадобилась почти неделя. За выходные мама посетила чуть ли не все мастерские и лавки в городе, сделав огромный заказ на столы, диваны, стулья, ковры, шторы, картины и тонны прочей мелочи. Ей был отвратителен провинциальный стиль с плетеными столиками и глиняными вазами, и от всего подобного она приказала избавиться, желая сделать дом оплотом всех новейших столичных веяний.
Не успело последнее из новых кресел занять свое место в гостиной, как отец определил дату официального приема для городских чиновников. Ун думал, что это событие его не коснется, но в назначенный день и час он вошел в большой зал вместе с матерью и сестрами, одетый в тщательно отглаженную форму братства.
Рааны и раанки, все, разумеется, высшие чины, или супруги высших чинов, набились сюда в таком количестве, что походили на ярко-красное море, и каждый их неспешный переход от одного беседующего кружка к другому напоминал степенное движение волны во время легкого ветра. Только слуги – тоже все рааны – спешили со своими подносами и напоминали скорее суетливых рыб.
Затеряться в такой толпе должно было быть легче легкого, но каким-то образом многие гости словно бы узнавали Уна, подходили и пытались завести беседу, а он отвечал коротко, до ужаса боясь выкинуть какую-нибудь глупость. Один белозубый раан в форме корпуса безопасности с капитанскими погонами пожал ему руку и спросил вполне серьезно, какие у него планы на жизнь, и не хочет ли правнук своего прославленного прадеда поступить в офицерское училище корпуса.
Ун растерялся. Корпус безопасности был овеян славой, его солдаты дрались там, где даже самые отважные отступали, и делали работу, за которую не решился бы взяться никто другой, но ему куда больше хотелось бы стать пилотом одной из железных самолетных птиц или попасть в гвардию императора. И дело было совершенно не в красоте мундира, а в пользе для страны. Надо было ответить как-нибудь неопределенно-вежливо, но улыбка собеседника располагала к откровенности и словно бы намекала, что смеяться над ним тут никто не станет. Ун пошаркал ботинком и ответил, опустив глаза, чтобы не видеть любопытное вытянутое лицо капитана:
– Было бы здорово, но какой смысл, господин капитан? Войн-то теперь совсем нет. Что же я буду делать в корпусе?
Капитан рассмеялся.
– А что же мы, по-вашему, там делаем?
Вышло ужасно неловко. Ун не хотел никого обидеть, но умудрился одной фразой назвать бесполезным, по сути, главное военное подразделение империи. Он начал выискивать взглядом в толпе отца. Вдруг тот рядом и все слышал?
– У нас так почти вся страна думает, не волнуйтесь, – капитан заметил, как Ун краснеет, и попытался успокоить его, даже негромко рассмеялся, – и мы очень стараемся, чтобы так думали все. Мир – результат тяжелого труда корпуса. Ну, и других. Гвардия, летуны... Но в основном корпуса, разумеется. Лучшей награды, чем мнение о нашей ненужности, и представить сложно.
– Извините, – буркнул пунцовый Ун.
– Сказал же, не стоит! – капитан по-дружески похлопал его по плечу. – Знаете, вы кажетесь мне толковым пареньком. Я поговорю с господином управителем, может быть, он согласится взять вас с собой, чтобы посмотреть на макак в нашем зверинце.
Капитан еще раз пожал ему руку и скрылся в толпе, точно и не было, но накрепко запомнился Уну – единственный за весь тот вечер, хотя его ждал еще с десяток бесед ни о чем с десятком очень важных раанов.
Что если путь в офицерское училище корпуса – это его предназначение? Он легко мог представить себя в серой форме, начищенных, как у капитана, сапогах и с пистолетом на боку. У прадеда тоже была серая форма, пусть и не корпуса, и если Ун получит офицерские погоны, то станет еще более похожим на него, хотя и трудно поверить, что их сходство можно еще как-то усилить.
Несколько дней он не мог избавиться от этого образа, но все не решался спросить у отца, поговорил ли с ним тот капитан насчет зверинца. Он боялся услышать, что капитан забыл о своем обещании, и боялся узнать, что отец решил не брать его с собой.
На четвертую неделю их пребывания в Благословении императора, когда Ун уже отчаялся и почти сдался, перестав что-либо ожидать, отец неожиданно пригласил его в свой кабинет. В углах этой огромной комнаты стояли сейфы, подпирающие потолок, а вдоль стен тянулись шкафы с сотнями и сотнями книг и папок, из-за которых в воздухе держался легкий запах пыли. Отец подходил этому месту, потому что был великаном, Ун же здесь сам себе казался еще более крошечным, чем на самом деле.