Ун искоса посмотрел на капитана. Тот небрежно оперся о подлокотник, положив кепку с знаком птицы на колени, и пригладил темно-красные волосы пятнистой рукой. Улыбка его не дрогнула, хотя тон отца не обещал ничего хорошего.
– Понимаю ваши тревоги, господин управитель. И вы очень верно сказали, округ у нас непростой. Но понимаете, давить слишком резко – опасно. Раанских переселенцев в этих краях не то чтобы много. Земля хорошая, но все еще дикая и...
– Мой дед слушал те же самые истории. «Дикая земля». Сто лет прошло, а оправдание не изменилось. Я не прошу чистоты Столицы, капитан, но и не буду сидеть и смотреть, как в мой округ свозят соренов со всех концов империи, и не позволю делать из этого края загон. В Южном районе Благословения Императора вы, – он подчеркнул это «вы», – допустили создание целой общины этих вырожденцев. Я там был, капитан. Какой, по-вашему, приличный раан поселится в городе, где есть такой рассадник серой заразы? Я уж молчу об их лавках, аптеках и парикмахерских. Да, они могут получать разрешение на свое дело, но нигде ни один управитель и глава отделения корпуса безопасности не допустит, чтобы они открывали предприятия в приличных районах.
Отец замолчал, но капитан Нот, чувствуя что-то, не стал торопиться с ответом, позволяя ему выдержать паузу и продолжить:
– Я не имею права спорить с решением Его Императорского Величества, но никогда не пойму, почему он милует этот... хм... народ. Они не лучше других, я бы сказал, даже хуже. В любом случае, здесь времена бардака подходят к концу. Не знаю как, капитан, но в пределах города соренов больше быть не должно.
Теперь офицеру было позволено говорить, и он подал голос, облизнув губы:
– Ваш приказ понятен, господин управитель, но горожане будут недовольны. Сорены много где моют полы и выгребают навоз, выселим их за город, они начнут опаздывать. Лавочники такого не любят. Да и те сорены, у которых есть разрешение на торговлю...
– Как лавочники заставят их не опаздывать – не моя проблема. Я все сказал.
Капитан кивнул, хотя отец не смотрел на него даже в зеркало заднего вида. Невозможно было иначе – даже сам Ун едва заметно кивнул, просто на всякий случай. Оба взрослых раана погрузились каждый в свои мысли, и нельзя было не заметить, как офицер хмурит лоб – ему задали непростую работенку.
Все же капитан Нот был прав, корпусу безопасности приходилось делать много невидимой, но необходимой работы.
«И все-таки лучше быть гвардейцем».
Впереди замаячил темный угрюмый прямоугольник. Капитан указал на него и сказал, повернувшись к Уну:
– Видите? Это зверинец. Вы войдете туда с нами, но учтите: нужно соблюдать правила и слушать меня. Макаки кажутся никчемными, но они бывают очень хитрыми и жестокими. Звери, что с них взять? Руки к ним не тянуть, ничего у них не брать и ничего им не давать. От нас никуда не отходить. Вам все понятно?
Ун торопливо ответил:
– Да, я все понял.
– Даже не сомневался!
Стены зверинца оказались высокими и серыми со сторожевыми башнями по углам.
Когда они подъехали к массивным воротам, готовым сдержать не то что дикого зверя, но даже выстрел гусеничной пушки, двигатель, ворчавший и урчавший, замолк. Ун вылез из автомобиля следом за капитаном и отцом. Небольшая дверь, сиротливо располагавшаяся рядом с воротами, открылась, появился желтоглазый рядовой корпуса. Он отсалютовал и доложил:
– Все готово, господин управитель! Господин капитан!
В небольшом дворике их уже ждали восемь солдат – все при винтовках, в начищенных до блеска ботинках, в выглаженной полевой форме, разве что без парадных шлемов. Капитан Нот осмотрел их с крайним самодовольством:
– Господин управитель, позвольте приветствовать вас в одиннадцатом зверинце!
– Благодарю сердечно. Ун, надеюсь, проблем не будет?
– Не будет.
Их повели по узкой улочке, мимо небольших домиков, где жили часовые, и складских зданий, и Уну становилось все неуютнее и неуютнее. Дышать здесь было тяжело, точно на грудь что-то давило, и в носу щекотало, но отец и капитан не показывали никакого неудовольствия, и приходилось сдерживаться, чтобы не скривить лицо. Если бы не внушительный вид внутренней стены, к которой они шли, Ун бы заплакал от досады, в нем бы просто не нашлось сил убедить себя, что однажды этот душный лабиринт закончится. Здесь было слишком тесно и жарко, хотя утро было прохладным и свежим.