Солнце окрасило верхушки могучих тополей розовой пеной, робко запели первые птицы, мужчина отверг безуспешные попытки заснуть, протер кулаками воспаленные глаза, и потопал в ванную. Десять минут ледяного душа, и три чашки крепчайшего черного кофе слегка его взбодрили. Он выглянул в окно. На улице пустынно, черная машина стоит на прежнем месте. Опустилось тонированное стекло, изнутри высунулась рука, и опорожнила пепельницу полную окурков.
– Не человек, а терминатор какой-то! – вздохнул Травкин, наскоро оделся, и вышел из парадной.
Ласково шелестела молодая листва, утренний воздух был свеж, пах зеленью и росой. Хотелось раздеться донага, и упасть в высокую траву, чтобы нежная зелень впитала боль, страх и усталость. Мужчина решил пройти до института пешком, подумать, развеяться – после бессонной ночи и лошадиной дозы кофеина сердце трепыхалось где-то в горле, а голова гудела как колокол. Однако джип немедленно двинулся следом за ним, дверца распахнулась.
– Садитесь в машину, Алексей Семенович!
Водитель выглядел также бодро, каким был накануне вечером.
– Вы принимаете стимуляторы? – раздраженно спросил ученый.
– Сядьте в машину, пожалуйста! – голос ровный, мерный, будто говорит не человек, а робот.
– А если я откажусь?!
– Не советую, – на бесстрастном лице промелькнуло нечто отдаленно напоминающее улыбку. Хотя едва ли. Автоматы не умеют смеяться.
– Вы примените силу? – высокомерно хмыкнул Травкин. Он был на пол головы выше приземистого охранника, и на добрый пяток килограмм тяжелея. К тому же в юности занимался вольной борьбой, да и сейчас, на исходе третьего десятилетия мог несколько раз выжать гири двухпудовки.
– Уверен, что до этого дело не дойдет! – водитель говорил с ледяной вежливостью вышколенной прислуги. – Прошу в машину, Алексей Семенович! – на сей раз в тоне отчетливо прозвучали приказные нотки.
– Пошел ты к черту вместе со своей таинственной организацией! – крикнул покладистый ученый. Сказывался и недосып, и две чашки кофе взвинтили нервы до предела, но более всего он разозлился на этих бездушных автоматов. С какой стати кто попало будет распоряжаться его маршрутом?! Захочет, и вовсе не работу не пойдет! С тех пор как ему удалось «поймать» новую фазу деления «Красного жука», жизнь превратилась в сущий кошмар. Он работает, ездит домой, ест, пьет, и даже отправляет естественные надобности под неусыпным контролем безликих мужчин в костюмах. Конечно, важнейшее открытие, значение которого трудно переоценить, но зачем же стулья ломать, цитируя гоголевского персонажа?! Хотя если говорить честно, ничего принципиального нового он не открыл. Идею PL-14 предложил московский ученый Райхель. В то время Травкин закончил университет, и учился в аспирантуре. Он дважды видел Райхеля, обычный, плешивый дядечка в пиджаке с замусоленными рукавами старенького пиджака, он преподавал на соседней кафедре. Говорили о нем, как о чудаковатом гении. Кажется, он вскоре эмигрировал… Молодой ученый буквально заболел идеей создания сыворотки. И вот, спустя несколько лет на адрес Ставропольского института пришла посылка со спорами препарата. Отправитель неизвестен, прямо-таки детективная история! С тех пор началась новая жизнь. Травкин потерял покой и сон. Ему как Менделееву приснилась заветная формула очищенного препарата, но молодому ученому не повезло в отличие от бородатого химика – сон оказался пустышкой. Искомый результат нашелся случайно. Не было никакого озарения, творческого экстаза, и тому подобной околонаучной требухи. Только нудная, кропотливая работа, изо дня в день. И в результате неисчислимого количества экспериментов, объявился относительной стабильный образец. После пробной дозы мыши не погибали в течении получаса, а становились необычайно активными, также заметно повышалась агрессия животных. Хотя, несомненно, продолжительность жизни подопытных животных заметно сокращалась, и все же это был небывалый прогресс! Удивительно, но простейший аргинин оказывал на PL-14 стабилизирующее действие. Правда, уровень активности банального герпеса возрастал десятикратно, но это мелочи, на которые не следовало обращать внимания. Травкин немедленно отрапортовал в Москву, и спустя двенадцать часов, на пороге его кабинета объявился бледный как смерть, и такой же бесстрастный господин. Вечно застегнутый на все пуговицы, в неизменном, твердо повязанном галстуке мсье Хорьков. С первых минут общения, ученый ощутил непривычную робость при виде высокого гостя, хотя тот ничем особенно страшным не выделялся. Быть может психологическая несовместимость типов личностей, или Хорьков обладает даром гипноза как Вольф Мессинг, не известно. И вместе с ним в институте объявились клишированные красавцы. Они не вмешивались в работу сотрудников, вели себя предельно вежливо, сухо, корректно, как хорошо дрессированные доберман пинчеры. С их приходом, дружеская, шутливая атмосфера, царящая в лаборатории, исчезла, уступив место напряженным, трудовым будням. Раньше сотрудники обращались друг к другу запросто по имени, с приходом варягов, сами по себе возникли неуклюжие отчества. И лица ученых приобрели то скорбно-постное, сочувственное выражение, которым так гордятся работники похоронных бюро.