Нетрудно заметить, что Буров вложил в уста Чернышевского ответ на гносеологический вопрос, поставленный самим Буровым. Борясь с «наилучшей» идеалистической эстетикой своего времени, Чернышевский провозгласил, что подлинно прекрасное существует не в искусстве, но в жизни, в реальной действительности, что «прекрасное есть жизнь», и далее уже подробно исследовал проблему, соответствующую современному пониманию проблемы общественно-эстетического идеала, утверждая, что человеку дороже всего и милее «жизнь, ближайшим образом такая жизнь, какую хотелось бы ему вести, какую любит он»10, и затем, развивая мысль о жизни «по нашим понятиям», то есть, как следует из его анализа, прежде всего понятиям классового характера.
Буров же, резко переведя разговор в гносеологическую плоскость, утверждает, как мы видим, что объективно прекрасным является естественная закономерность жизни, существующая независимо от нашего сознания, а следовательно, и от наших идеалов, наравне с другими закономерностями. Но это значит, что в отличие от объективно прекрасной жизни другие закономерности, то есть вся неживая природа, не могут быть объективно прекрасными. Тем самым Буров как бы делит мир на две половины: живую, которая является объективным носителем красоты, и неживую, которая им быть не может, так как в ней объективно, независимо от человеческого сознания жизни нет.
Если мы обратимся к любому явлению нежилой природы: к камням, горам, небу и т. д., то, с позиции Бурова, если быть последовательными, мы должны или вдохнуть в них жизнь, одухотворить весь неодушевленный мир, наделив его объективной жизнью, или отказать им в объективной, не зависящей от нас красоте; иначе говоря, согласиться с тем, что лишь наше сознание наделяет все это не существующим реально качеством красоты.
Именно в таком духе Буров и поступает. «Человек, — пишет он, — узнает в своих предметах свою собственную творческую, духовно-нравственную сущность. Он узнает ее также и в естественной природе, когда при эстетическом восприятии оживляет ее до уровня своих собственных сущностных сил, вернее, когда он рассматривает и оценивает ее жизнь по аналогии со своей собственной» 11. И далее: «В этой форме (красоте. — О. Б.) всегда „просвечивают" человеческие сущности, какого бы характера и значения ни был сам по себе прекрасный предмет» 12.
Таким образом, несмотря на четко сформулированный основной гносеологический вопрос, Буров в своей книге не отвечает на него, так как не находит искомых объективных корней красоты огромной части вселенной, красоту которой мы между тем постоянно ощущаем.
Публикация этой работы вызвала в свое время оживленную полемику, отголоски которой вспыхивают подчас и сегодня. Вспомнить о ней приходится в связи с возникновением и развитием целого направления в эстетике, резко осудившего взгляды, близкие к точке зрения Бурова, как «домарксистский метафизический материализм», не способный подняться над устаревшим пониманием объективности красоты как природной объективности. Этот порок усматривался, конечно, и в концепции самого Бурова.
Взамен природной объективности прекрасного оппоненты «природников» или, как их еще называли, «естественников»*, выдвигали с разными вариациями концепцию общественной объективности «эстетического», в том числе и красоты** 13. И хотя впоследствии и эта точка зрения была подвергнута убедительной критике14, мы кратко остановимся на ней как на представляющем несомненный интерес варианте поиска прекрасного в самой действительности, завоевавшем немало сторонников.
* Нужно отметить, что никакой организованной группы или специальной школы «естественников» никогда не существовало. Само это название возникло в связи с критикой статей А. Бурова и журнале «Вопросы философии» в начале 1950-х гг. и его книги «Эстетическая сущность искусства» (М., 1956). В книге «Природа эстетической ценности» (М., 1972) Л. Столович критикует Бурова уже не за «природничество», но за «последовательный гносеологизм - в эстетике.
** За годы своего существования «общественная» концепция претерпела значительные изменения — от конструирования явно однозначных и статичных «эстетических качеств» или «свойств» действительности до изящного исследования ее «ценностного» содержания — такова эволюция этой достаточно монолитной школы.
Общий смысл «общественной» концепции сводится к следующему. В чувственном своеобразии реальной действительности (в формах, цвете, характере предметов и явлений) в процессе общественной практики человечества возникли особые, не существовавшие ранее объективно-эстетические качества или свойства. Эти свойства есть «способность конкретно-чувственных вещей и явлений вызывать в человеке определенное идейно-эмоциональное отношение к ним благодаря тому месту, которое занимают эти вещи и явления и конкретной системе общественных отношений, и той роли, которую они играют в ней» 15.
В таком определении объективно-эстетических свойств можно отметить известную туманность, ибо объективное содержание действительности, поскольку оно объективно, видимо, не может характеризоваться теми переживаниями, которые оно вызывает. Для того, чтобы нечто было объективно способным вызвать к себе то или иное идейно-эмоциональное отношение, это нечто должно иметь собственную качественную определенность, не зависящую от вызываемых идейно-эмоциональных переживаний, с чем бы эти переживания ни были связаны.
Какова же с точки зрения «общественной», концепции собственная природа объективно-эстетического?
Особые эстетические качества явлений, в которых «запечатлены» те или иные стороны человеческой сущности, «представляют собой не произвольный результат субъективной оценки человеком явлений действительности, а свойственны самим этим явлениям, оцениваемым как прекрасные и безобразные, возвышенные и низменные, комические, трагические и т. д.. Эстетическая сторона явлений действительности отнюдь не есть продукт сознания, как учат идеалисты, но она и не есть нечто естественно-природное, как учат созерцательные материалисты-метафизики. Объективность эстетических качеств — о б щ е с т в е н н о г о, а не естественного порядка»16.
Итак, объективно-эстетические качества или свойства действительности, в частности ее красота, воспринимаемые нами чувственно в конкретных вещах и явлениях, имеют собственную объективно-общественную природу, в которой выражены место и роль данных вещей в конкретной системе общественных отношений. Именно в общественном характере объективно существующей красоты природы и общества видят авторы этой концепции как возможность новообразования не существовавших до человека объективных эстетических качеств, так и своеобразие бытия этих качеств в виде особого содержания действительности, не познаваемого научно-естественными методами.
Прежде всего, сказать, будто объективность красоты носит «общественный» характер, это значит не сказать еще ничего определенного, ибо такое суждение недостаточно конкретно. Если иметь в виду объективность существования человеческих идеалов и оценок, эстетических взглядов и вкусов в различные эпохи и у разных пародов, — объективность красоты как оценки, как идеала действительно носит общественный характер. Формирование того или иного идеала в зависимости от условий жизни общества, от характера производственных отношений, от степени развития производительных сил, от существующей идеологии — бесспорно есть явление общественное. Общественный характер объективности прекрасного как содержания общественного сознания несомненен.
Однако, как уже подчеркивалось, нас сейчас не интересует содержание сознания — индивидуального или общественного. Мы вновь коснулись этой темы лишь затем, чтобы исключить часто возникающую путаницу, связанную с двояким смыслом «общественной объективности» прекрасного.