– Это ты убиваешь нас, прямо сейчас, – еле выдыхаю, чувствуя, как голова кружится.
Моей крошке больно, я просто чувствую ее страдания и что-то ещё, очень похожее на голод. Жуткий звериный голод, который ни одна еда не погасит. Кажется, я знаю, как спасти свою девочку, но нужно убрать отсюда Серафиму и графиню.
Он делает ко мне шаг, его руки дрожат, а глаза застилают боль и слёзы. Нет, мне просто кажется, некромант не знает, что такое боль, а тем более слёзы. Даже собственного ребёнка готов убить, чтобы… Чтобы что?
– Мама, – зовет он графиню со стеклянным взглядом. – Покажи ей, что становится с женщинами нашего рода после родов.
Она не двигается, не выполняет его приказ. Я стою на ногах только потому, что не хочу казаться слабой, какой он меня видит. Меня ни запугать, ни сломать, и тем более не заставить избавиться от собственного ребёнка. Это он слабый и отвратительный, и не достойный моей крошки. Я ненавижу его так же сильно, как и люблю, и с каждым его трусливым словом на чаше весов ненависти становится больше, а любви меньше.
– Мама! – резко кричит, слегка повернувшись, пошатываясь от моего холодного взгляда.
Она подходит ко мне со стеклянным взглядом. Поднимает руку и закатывает длинный рукав до локтя, показывая голою белую кость, еле прикрытую какой-то тряпкой и посиневший мясом. Меня выворачивает только от одного вида, не говоря уже о запахе. Пошатываюсь, прикрыв рот рукой, закрываю глаза, шумно вдыхая холодный зимний воздух. Не хочу замечать, что он держит меня за плечи, но замечаю. В груди ноет сердце, перед глазами черные мушки, моя девочка голодна, ей нужна энергия. Его энергия, как та, что он дал мне по пьяни, желая залечить руку. Он тогда заметил, что я беременна? Или раньше? Может поэтому все время пытался причинить мне вред? Мой некромант никогда бы так не поступил, но, правда в том, что я совсем его не знаю и он не мой.
– Серафима уйди отсюда, – прошу, упираясь лбом в грудь мужа.
– Но Кларка! – чувствую виноватые нотки в голосе балласта, но мне плевать.
– Уходи! – кричу так, что голос расходится эхом в горах.
Она срывается на бег и уходит, а я сползаю в объятия некроманта, из последних сил удерживая всепоглощающий голод его дитя.
– Мама уходи! – приказывает некромант, и его мертвая матушка убегает в дом.
Плохо соображаю от пульсирующей боли в животе, удерживать ее голод тяжело, она слишком сильна. Мелькает мысль, что некромант прав, мне ее не выносить, но я давлю ее. Я сильная – справлюсь! Игнат опускается на колени, повторяю за ним, уткнувшись лицом в его пиджак и до хруста в пальцах удерживая его за руки.
– Давай, – командует он, крепко обнимая меня.
Сдавленно дышу, в последний раз удерживая голод своей крошки, а затем позволяю ему вырваться. Все что я чувствую – это облегчение. Она цепляется за него и тянет жизнь, пожирает живьём. Прикрываю глаза и ни о чем не думаю, позволяя себе чувствовать его тепло и объятия. Она «наедается» куда быстрее, чем я думала. Боль медленно уходит, а вот теплота его объятий остается. Если судить некроманта по этому поступку, он не такой уж плохой, но я все равно в бешенстве. Сколько бы правды не было в его словах, он не должен был решать все за меня. Я не избавлюсь от дочки, как бы опасна она не была.
Отпускаю его руки, но он сам удерживает меня объятиями, заставляет прижаться к нему. Весы с ненавистью и любовью к этому человеку приобрели неуверенное равновесие, но всего на мгновение.
– Я хочу развода, – шепчу, отстраняясь насколько это позволяют его объятия.
– У некромантов, а тем более наследников огненных родов, не бывает разводов, – отвечает со свойственной только ему улыбкой, но я замечаю, что что-то не так.
Его глаза тусклые, безжизненные, но такие любимые. Резко вздыхаю, беря его лицо в руки. Он целует мои руки и от нежности в его взгляде наворачиваются слезы на глаза. Меня штормит от собственных чувств, и любовь снова перевешивает ненависть. Вздрагиваю, когда наклоняется к моему лицу и слизывает мои слёзы со щек. Несильно нажимает на затылок, заставляет прислониться лбом к его плечу.
– Тебе придётся убежать далеко-далеко от меня, чтобы исполнить свою глупую мечту, – говорит мне на ухо, устало, еле слышно. – Но я все равно найду тебя и остановлю.