«Старый ты (именно так, слово в слово, да) никогда бы не посмел такое сказать! Ты умирал, но никогда не срывался на меня! Я думаю, тогда ты чувствовал себя гораздо хуже, чем сейчас, когда у тебя всё есть!»
Наивная… как она могла меня понять, как меня может кто-либо понять? То, что ощущал я, было гораздо больнее. Почти как осознание своей неполноценности.
Она стояла тут, незыблемая в своей уверенности, что засыпая, она не умрет, а проснется вновь той же личностью, тем же человеком, той же нейронной последовательностью, чем угодно! Она непоколебима в том, что все что она совершила, все ее свершения, это ее заслуга. Заслуга ее желания, заслуга ее мысли.
Мне же лишь передали эту эстафету.
20.05
Теперь я живу в съемной квартире. Я холостяк.
Ощущается… почти никак, только тосты теперь совсем сухие.
23.05
Я смотрю с двенадцатого этажа на маленьких пестрых людей, и никогда еще высота не была для меня так привлекательна.
Я выхожу на балкон, и теперь, стоит мне сделать лишь пару усилий, и весь этот ад закончится. Никаких призраков, «приветов». Ни Джейка, ни Дэниеля. Спокойствие и свобода!
Я услышал крики какой-то ругающейся семейной пары. Такие простые. Им обоим не нравилось что-то друг в друге. Женщина была как скрипучая дверь, а мужчина… мужчину я не слышал, потому что закрыл ставни, спрятавшись от холода.
Решил, что нужно выбраться из города, подальше от всех этих мыслей.
29.06
Я медленно бродил среди деревьев, а потом закричал:
«Так хорошо сохранился?!»
Я был один, меня никто не слышал.
«Есть ли у тебя гарантия прочности? Если нет, прошу забрать покупку!»
С неописуемой яростью я принялся издеваться над телом, прежде столь заботливо содержащимся.
Я бежал до судорог, не обращая внимание на тяжесть в мышцах, надеясь, что кислота разъест их.
Я дышал так полно, до хрипоты в легких, надеясь их порвать или окончательно заморозить.
Я пытался задохнуться.
Я не смотрел, куда бегу.
Я падал, как можно больнее. Стараясь насладиться каждым визгом этого тела, этой чужой болью.
Я кричал от радости, бежал, снова падал.
Я не вытирал с лица кровь, наслаждаясь кровавым следом за собой, наслаждаясь моим хитроумным возмездием, моей собственноручно выдуманной казнью. Моим приговором за самые отвратительные грехи.
Краски все больше сгущались вокруг, солнце уже умирало, но тело не здавалось. Мышцы продолжали работать, я продолжал двигаться, продолжал чувствовать.
Оно, это тело, хотело жить. Я злорадно усмехнулся, ведь я не взял с собой рюкзак с провизией, телефоном, картой, теплым одеялом, едой, водой, светом, всем, что нужно живому человеку.
Я даже бумагу и ручку для прощальной записки не взял! Так конец будет бесславным и внезапным – планировал тогда я, но моим планам не суждено было сбыться.
Я провел в лесу больше времени, чем планировал.
Я думал, что замерзну, получу какой-нибудь фатальный перелом, на крайний случай, умру от голода и обезвоживания, что подцеплю столбняк или еще какую-нибудь заразу, или меня сожрет дикий зверь.
Я так старался, но все было в пустую!
Когда я перестал чувствовать пальцы, мое безумие поутихло.
Я замерзну насмерть в этом лесу. Медленно и мучительно.
Я снова поднялся и продолжил бежать, все равно падая.
Я помнил боль, ведь уже когда-то умирал.
Но боль будто бы съедающая тебя изнутри не может сравниться с болью от осознания собственной…
Глупости
Расточительности
Невежества
и Брезгливости
Я не хотел умирать
Я был настолько беспомощен… даже с таким телом. Я умирал от холода и сраха, что нечто, помимо моего собственного безумия, меня полностью уничтожит.
Я хотел жить.
Не важно как.
ЖИТЬ.
Пусть даже вечно задыхаясь, в течение десятилетий гния изнутри , я согласился бы существовать.
Почему эта мысль не пришла мне в голову раньше?
Я полз, я все еще искал. Не помня что, не помня как.
Искал, падал, вставал. Забывал как ходить, лишь силой разума восстанавливая столь привычные движения.
Тогда я не думал. Я существовал.
Мне очень повезло, что всю ночь бродив по лесу в темноте, я наткнулся на домик лесника.
Там горел свет.
«Везунчик»
Подумать только, что-то столь простое, как лампочка накаливания может принести столько радости, став чем-то полноценным и желанным, сравнимым с мечтой.
Тот человек помог мне. Напоил меня чаем, который я выпил через силу, поверил в то, что я просто заблудившийся турист, что все мои царапины и ссадины – это причина моего везения (отчасти, правда).
Хорошо, что я глаз не выбил.
Он заварил мне чай, как совершенно обыкновенному человеку, в его глазах не было ни страха, ни бремени отвратительной жалости. Он говорил не с убийцей, не с умирающим, а просто с силуэтом, называемым «человек», с руками, ногами, глазами, невзначай будто отражавшими его собственные несчастья.