Однажды, она подошла так близко, что увидела деревню. Она и не заметила, как проводила человека до дверей его дома. Совсем близко. Только увидев замочную скважину, она поняла, что попала в совершенно другую обитель. Здесь нет ее Госпожи. Нет ее предназначения. Или это не так? Должна ли она убить этого человека, три раза нарушившего негласно установленную границу? Она найдет в себе силы, обязательно, особенно когда он совершит грех.
Она перестала ходить с человеком в лес, надеясь, что какая-нибудь фея или животное справятся со своей работой. Она встречала его, шелестя ветром по его макушке, развевая его волосы. Она научилась играть новую песню только для него. Отчего человек чаще улыбался, завидя свой дом.
Когда она видела его улыбку, ей становилось тепло. Только познав это тепло, она осознала, как ей все время было холодно. Так холодно, что не согреет ни один огонь. Она пробовала. Обжигает, но не греет. И что в нем только нашли люди?
Однажды она заметила, как человек все чаще и чаще приходит к их дому с женщиной. Он держал ее за руку. Делился с ней своим теплом. Ее теплом. Она не могла позволить, чтобы еще кто-то смел смотреть в эти глаза. Она решила прогнать эту женщину.
Когда та пряла лён, она вечно его путала. Стоило той взяться за муку, она пускала в дом ветер.
Но никогда не осмеливалась она делать это при нем. Никогда. Слишком больно было от его взгляда, слишком горячо. Она боялась одной мысли, что он узнаёт, что она сделала, так же как и лелеяла надежду, что женщина все же уйдёт. Бросит его. Ну давай же!
Но женщина его любила, женщина никуда не ушла.
Поэтому, все больше чувствуя отчаяние, в поздний час, когда луна освещала все, словно маленькое солнце, она предстала перед ним в облике женщины – самой красивой, которую она когда-либо видела. Она заговорила с ним голосом, похожим на голос своей Госпожи.
Она предлагала ему тысячи богатств, которые приходят только ночью во снах. Величайшие сокровища, которые по своей глупости люди часто меняют на золото.
Она подходила все ближе. Ее пышные волосы развевал ветер, отчего они касались шеи человека. Он внимательно слушал.
Она обещала ему, что он никогда больше не почувствует голода, что ни жар, ни холод не смогут его достать. Все, что ему нужно, это лишь согласиться. И тогда даже Ний никогда не сможет забрать его душу.
Фея покачивалась, как плакучая ива. Ее босые ноги касались пола, не издавая ни звука. Ее губы были такими холодными, а грудь никогда не поднималась в попытке сделать вдох. Она смотрела на него бездушными глазами, в которых отражалось испуганное лицо человека, его тепло.
– Что же ты хочешь взамен?
– Самую малость. Подари мне свою душу. И я сберегу ее от Ния, от самой смерти. И тогда ты вечно будешь здесь, со мной. Ты не найдешь никого, кто предложит тебе бессмертие за такую никчемную цену. Другие не возьмут твою душу даже за шкурку зайца.
Но человек колебался. Где-то там, в дальних покоях, он услышал чье-то дыхание. Равномерное и далекое. Она не бросила его, несмотря на то, как ей сейчас тяжело. Да, она не столь красива, как то, что он видит перед собой, но сердце, бившееся в его груди, подсказывало: что-то, что пахнет болотом, как бы оно ни пыталось это скрыть, никогда не сможет подарить ему что-то, что он сможет по-человечески полюбить.
И человек не согласился. Он посмотрел на роскошные черты феи с отвращением, которое та никогда не смогла бы понять. Он тихо прошептал: «Уходи», и той ничего не оставалось, как просто исчезнуть. Она была бессильна, снова.
Для него она исчезла. Но каждый раз, стоило ему завидеть свой дом, он все так же чувствовал нежный шелест ветра, поющий свое приветствие.
Люди научили фею считать дни. Она познала самые темные ночи, когда все в мире засыпает, чтобы проснуться вновь. Она смирилась с тем, что люди временно исчезают, недвижимые по собственной воле. Бессмысленно пытаться их разбудить.
Она смирилась и с тем, что человеческие дети столь слабы и никчемны, что сами не могут себя защитить. Она оставила свою гордыню, радуясь, что никто не видит, как за маленьким существом бродит ветер, не давая ему далеко уходить.
Она оставила свою зависть, перестав путать пряжу, получая наслаждение от холодных зимних вечеров при свечах, когда женщина, сутулясь, ткала свое полотно.
Иногда она приходила как роскошная птица, заливающаяся пением, только когда на нее посмотрят; иногда как кошка, шаловливо перебирающая свои лапки. Иногда она позволяла себя касаться. Чувствовать. Но каждый раз она боялась, что человек прогонит ее. Она никогда не задерживалась надолго, но и не уходила далеко.