И все-таки их дразнили женихом и невестой. Раньше не дразнили, а вот когда они начали таиться друг от друга, проходу не стали давать. Проведи ребятню! Песню ребята сложили про Толю и Зину такую, что ее никакая бумага не выдержит.
Кончилось все это дело тем, что Толя заманил снова в раздевалку Зину и, откручивая на своей рубахе пуговицу, сказал:
- Зинка, давай не будем дружить.
- Давай, - согласилась Зина и поковыряла стенку ногтем.
Толя еще что-то хотел прибавить, но лишь быстро глянул на нее, смутился и удрал из раздевалки.
Жить стало легче. Опять вместе играли, не таились от ребят, и, когда Толя поломал ногу, Зина первая пришла в больницу, принесла ему в кульке конфеты "Мишка на Севере" да еще тети Улины постряпушки.
Теребя косу пальцами, покусывая воротник халата зубами, она рассказывала о детдоме и обо всем, что было интересного в школе и на белом свете. Сначала она сбивалась от смущения, но потом пообвыкла в палате, и они весело разболтались. Но перед уходом Зины им стало не о чем говорить. Они сидели просто так, и Зина смотрела в окно, а Толя закручивал жгутом одеяло на груди и раскручивал его.
- Ты приходи... еще, - напоследок выдавил он, и Зина быстро-быстро закивала головой: обязательно, мол, обязательно.
Толя понимал, что она и так бы пришла, но это как-то само собой вырвалось.
В следующее свидание Зина приволокла с собой кипу учебников, тетрадки, чернилку и ручку.
- Вот! - строго и важно сказала она. - Будешь заниматься. Нечего дурака валять. Останешься на второй год, так узнаешь!
Вид у Зины был строгий, как у преподавателя старших классов, а халат на ней большой, и, когда она садилась, халат доставал до пола и девочка походила на безногую куклу-матрешку. Коса ее тяжелая все спадала на грудь, и Зина время от времени кивком головы перебрасывала ее за правое плечо. "Воображуля!" - усмехнулся Толя и спросил:
- Это Валериан Иванович посоветовал тебе взять меня на буксир или ты сама вылезла?
- Ничего я не "вылезла"!
Зина обиженно отвернулась, и Толя решил: вылезла.
- Ладно уж, говори, чего проходили, - снисходительно согласился он. Только задачки по алгебре и физике сама решать будешь, а я списывать.
- Там видно будет.
Зина же принесла Толе одежду, и он, слабый, бледный, впервые в жизни узнавший, какое это счастье подняться с постели и вернуться домой, выйдя на крыльцо больницы, едва не упал, захлебнувшись струистым северным воздухом.
Ребятня, встречавшая его, радовалась так, будто он с того света явился или с первого парохода сошел. Когда шли мимо школы, высыпали ученики первой смены, как раз большая перемена была, тоже шуму было и толкотни, как в праздник. Толя враз ровно бы знаменитостью какой сделался, и о нем узнала вся школа.
Еще издали он увидел приклеившееся к детдомовскому кухонному окну лицо тети Ули. На крыльце стоял Валериан Иванович и хмурился, пытаясь спрятать приветливую улыбку. Зина помогла Толе подняться на крыльцо, и он, весь сияя, предстал перед Валерианом Ивановичем:
- Вот... домой пришел... сам, на костылях.
- Здравствуй, раз пришел! - шевельнул морщины у глаз Валериан Иванович и подал Толе руку, как большому, а потом притиснул его к себе, тут же отпустил и подтолкнул к двери дома.
Толя первым делом зашел на кухню к тете Уле. Она, конечно, всплакнула, поругала его, а потом дала стакан компота, полный урючных косточек, и, пока он колол их на столе гирей от весов, курила и глядела на него.
С этих пор тетя Уля наталкивала больного чем только могла. Екатерина Федоровна сшила ему новую белую рубашку с карманом на груди. Маргарита Савельевна подарила книгу "Байрон". Ребята завидовали такому Толькиному положению. Некоторым захотелось тоже поломать ногу, но чтоб небольно поломать. Зинку уже не дразнили и относились к ней и к Толе по-доброму. Правда, ребята же устраивали скачки на Толиных костылях, одолевая детдомовский коридор в четыре прыжка, и поломали костыли. И кто их разберет, этих ребят? У Паралитика никогда не брали костыль, а Толины так моментально пустили в ход.
Сделали Толе палочку с набалдашником. Парнишку уверяли, что с нею даже "красивше". И хорошо, что врач больницы углядел в городе Толю с этой форсистой палочкой, отнял ее и выписал новые костыли. А то бы снова попал Толя на койку или охромел бы на всю жизнь.
Зина и Маргарита Савельевна приступом взяли "больного", и он, к удивлению учителей, не остался на второй год и даже переэкзаменовку по математике на осень не получил.
Еще в ту пору, когда ходил Толя на костылях, вздумал он учиться музыке. Стал мало-мало тренькать на балалайке "Сербиянку" и бросил. Взялся за гитару. Осилил "Соколовский хор у "Яра". Тоже бросил. Переметнулся на мандолину, потом на гармошку. Прошел все инструменты, какие были в детдоме, быстро, легко, и... ни на одном играть как следует не умел.
Привезли бильярд. Толя гонял шары день-деньской, пока не сделался первым игроком в детдоме. Закинул и эту игру. Перешел на чику.
Чика давалась труднее. Среди ребят были невиданные мастера по чике, и они обчистили Толю как липку. И оказался он весь в долгах, и ничего другого ему не оставалось, как сойтись с карманниками, никогда не переводившимися в детдоме. Они охотно и бескорыстно обучали Толю тонкому ремеслу.
У Толи длинные, гибкие пальцы. Тихий парнишка Женька Шорников с ангельским взглядом и неряшливо заштопанной шеей после операции, мальчик, на которого и не подумаешь, что он способен залезть в карман, позавидовал Толиным пальцам:
- С таким клепками озолотеть можно!
Женька ошибся. Кроме пальцев, карманнику полагается имегь и крепкую "гайку", как говорят ребята. С "гайкой" у Толи дела обстояли неважно... "Теорию" он освоил быстро. Дома, среди своих, делал классные "наколки". Но стоило ему войти в магазин и прислониться к карману, в котором таились деньги, как он вспыхивал, словно брался за горячую железяку, а потом бледнел, а потом дрожал, а потом попадался.
Но долги по чике Толя все-таки погасил. Он подрядился к одному водовозу черпать воду из проруби, и тот выдавал ему процент с каждой бочки.