- Поговорить я с ними, конечно, поговорю. У нас назревает серьезный разговор. Разрешите откланяться? - Валериан Иванович не удержался, опять глянул на шишку директора и отвел глаза.
- Кланяйтесь. Никак у нас с вами не получается. Логика у вас какая-то... - Директор поискал сравнение и отмахнулся: - А никакой логики. Неразбериха! Анархизм педагогический. Всего доброго.
Когда Репнин с мокрыми калошами в одной руке и с шапкою в другой проходил мимо шестого класса, дверь сзади приоткрылась и вслед послышался голос Малышка:
- Робя! Варьяныч сердитый, спасу нет! Ой, чё только дома будет?!
Но ничего не было и потом. Валериан Иванович ходил по дому в серых подшитых валенках, сумрачно посматривал да придирчивей сделался к работникам детдома. Щеки его, впалые от природы, ввалились еще больше. Под крутыми скулами темнела щетина. Он или не мог пробрить ее, или перестал тщательно бриться.
В детдоме витало предчувствие каких-то событий, ну просто пахло ими. Ожидание, томительность взвинчивали ребят, бросали их из края в край: от грусти к веселью, от молчаливости к шуму, от доброты к злобе.
В четвертой комнате веселились. Дружно, не сговариваясь, ребята разделились на голоса, подголоски и "взухивали" песню:
На полочке лежа-а-ал чемода-а-анчик,
На полочке лежал чемода-а-анчик.
На полочке лежа...
На полочке стоя...
На полочке стоя-а-а-ал чемода-а-а-анчик!
Валериан Иванович тихо приоткрыл дверь, вошел в комнату. Тугой волной ударило в него непривычным в этом доме запахом водки и табака. Здесь вроде бы все навечно пропиталось вонью хлорки и карболки, так пропиталось, что к этим запахам казенного помещения жители его настолько привыкли, что даже не замечали их. А тут резануло по носу таким ароматом, хоть ладонью закрывайся. Паралитик, раскачиваясь, дирижировал костылем. Толя Мазов запевал...
- Гражданка, уберите чемода-а-а-анчик!
Гражданка, убери-те чемода-а-анчик!
Гражданка, убери...
Гражданка, чемода...
Гражданка, убери-те чемода-а-анчик!
Пели здорово. Паралитик сиял и размахивал костылем. Голоса у него не было вовсе, и потому он затесался в дирижеры. Валериан Иванович слушал, нюхал. Его не замечали. Лишь ломче на поворотах сделался голос Толи Мазова и нахальней чеканился припев:
А я его выброшу в око-о-ошко!
А я его выброшу в око-о-ошко!
А я его вы...
А я его бро...
А я его выброшу в око-о-о-шко!
- Где вы взяли деньги на водку? - громко спросил Валериан Иванович, вклинивались в песню. "Хор" недовольно смолк. Один Малышок еще тихонько повторял, увлекшись: "А я его вы... А я его бро..."
Кинув костыль с вырезанными на нем письменами под мышку, Паралитик прошелся по комнате и весело подмигнул компании:
- Деньги-то? На водку-то? Шли, шли, шли - и кошелек нашли.
- Пофартило! - восторженно поддакнул Борька Клин-голова и обвел лукавым, хмельным взглядом ребят, - Купил, нашел - едва ушел, хотел деньги отдать, да не могли догнать!...
Сдержанный смешок прокатился по комнате. Паралитик философски закатил глаза, собираясь пуститься в рассуждения, но проворный Попик, хвативший больше других, сломал комедию и, обращаясь к ребятам, только к ребятам, выкрикнул:
Робятё, робятё,
Где вы деньги беретё?
Вы, наверно, робятё,
По карманам шаритё.
Ох, как хотелось дать по стриженому затылку этому парнишке с продувной рожицей и всем этим гулеванам, с тайной радостью ждущим скандала! Но этой радости Валериан Иванович им не доставил.
- Если я еще хоть раз замечу в детдоме пьяных, ты будешь в три шеи вытурен отсюда, - бесцеремонно объявил он Паралитику. - Ясно?
- А почему я? - изумился Паралитик, нагоняя на себя возмущение.
Валериан Иванович уже не слушал его.
- Мазов, зайдешь ко мне вечером. Нужен. Попов, отправляйся колоть дрова, а ты, артист, тоже займешься полезным физическим трудом, - махнул он Борьке Клин-голове. - Остальным прибраться в комнате, проветрить ее. Пахнет, как в кабаке! И спать! Еще одна попойка - и я расселю эту резвую компанию!
Веселье было нарушено. Вслед Валериану Ивановичу Паралитик с вызовом пролаял:
Гад я буду, не забуду этот паровоз!
Тот, который чи-чи-чи-чи...
Чимодан увез!..
Но подхватили "Паровоз" недружно, и никуда он не увез. Валериан Иванович вернулся, недобро глянул на Паралитика, развалившегося на кровати, и вдруг громко рявкнул:
- Встать!
Паралитик, стукнув костылем, подпрыгнул. Заведующий показал ему на дверь. Паралитик мелко-мелко, по возможности негромко, зачастил костылем и только в коридоре опамятовался, зашипел:
- Раскомандовался, понимаешь! Шибко испугалися! - однако убрался с глаз долой.
- Ульяна Трофимовна, сейчас к вам придут два песельника, заставьте их колоть дрова до самого вечера. Те лиственные чурки, которые с прошлого года валяются. И чтоб не отлынивали!
- У меня не больно отлынят, - заверила его тетя Уля. - Ишь ведь сопляки! Выпили на грош, на рупь ломаются! Ну сопляки-и!
- Вы об этом особенно не шумите.
- Да чего шуметь-то? Весь дом знает. Затаились и ждут потехи. В старое время вожжами бы, язвило бы их...
- Сейчас вожжами нельзя. Гороно велит воспитывать по новому методу, индивидуальные беседы и хоровое пение рекомендует, - мрачно пошутил Валериан Иванович. Заметив, что шуткой своей он не развеселил тетю Улю, сказал уже серьезно: - Не давайте тут вольничать, особенно тем, из четвертой. Я в милицию пойду, за детишками кассирши.
- Иди, Иванович, иди, чего поделаешь? Может, Бог даст, все обойдется. - И, понизив голос, добавила: - Больше на мово землячка жми, на запевалу-то сопливого. Он возворотит деньги. Я знаю его. Он характерный, но и понятлив тоже...
- Добро. Попробую, - согласился Валериан Иванович, а тетя Уля, приметив поблизости Маруську Черепанову, уже нарочито громко, с неумелым притворством продолжала:
- У меня не больно забалуются. Я чуть чего - и огрею... Не больно у меня-то...
Валериан Иванович тихо улыбнулся. Он знал: попадало ребятам от тети Ули и черпаком и поварешкой, а чаще веником или полотенцем. Но никто не обижался на нее. "Рукоприкладство" тети Ули как-то всерьез не воспринималось. Ребята даже вроде бы радехоньки были, если им попадало. А попробуй-ка кто-нибудь другой тронь! Возмущение будет. Бунт. Есть откажутся. И слушаются ребята тетю Улю больше и подчиняются охотней, чем Маргарите Савельевне. А уж как Маргарита Савельевна старается, как старается, но слаба она характером для таких ребят. Подлаживается под них, угождает им, а делать это, оказывается, надо с осторожностью и умением. Нельзя ребятам показывать никакой слабинки. Они тут же воспользуются ею и потом уж никогда не забудут, на чем можно "купить" или обвести старшего. Они тоже по-своему борются со слабостями людей.