Время от времени на все это составляется акт в присутствии шефов из лесокомбината, и все приобретается вновь и снова задолго до срока приходит в негодность.
Толя поднялся, посидел на кровати. Кружилась голова и позванивало в ней. И еще болела сломанная когда-то нога. Болела отдаленно, однако ступать на нее больно. "Вчера досталось. Ладно хоть еще раз не поломали", успокоил себя Толя.
Сходил проверил, на месте ли деньги. На месте. Порядок. В умывальнике хотел посмотреться в зеркало и не посмотрел. Побоялся, Умываться тоже не решился - вредно небось болячкам. Постарался незаметно проскользнуть мимо кухни - не удалось.
- Мазов, завтрак на столе!
Тетя Уля все еще сердилась. Раз называла его по фамилии, значит, сердилась. Пришлось зайти в столовую, выпить чашку густого кофе с пленкой и съесть два ломтя поджаренного хлеба.
Веселей сделалось. Возле дальнего окна, сдвинув столы, делали уроки девчонки, и среди них Зинка Кондакова. Пока Толя ел, они все время смыкались носами и - "шу-шу-шу".
"Кумушки", - презрительно покривился Толя и подался в комнату, собираясь с пользой провести время - всласть начитаться.
Почитать не пришлось. Едва достал из-под матраца "Блеск и нищету куртизанок", явился Валериан Иванович, подсел, глянул искоса на корешок книги, помятой во вчерашней свалке.
- Нравится?
Толя заложил палец в книгу, полуприкрыл ее.
- Нет. Надоело уж читать про буржуев. Все про буржуев да про господ. Редко когда попадется интересная книжка про простых людей.
- Тут ты, положим, хватил! Книг о простых людях написано море. Золя не читал? И не читай - рано еще. И Бальзака тоже рановато бы. А Тургенева, Горького, Чехова небось вот не читал.
- Проходили, - махнул рукой Толя. - Горький босяков описывает. Ничего мужики, только говорят, говорят, и все. И пьяные и трезвые говорят, да такое говорят, что башка трескается - ничего не поймешь. А Тургенев ваш, как дамочка, все у него мужики какие-то смирненькие да покорненькие...
- Тут ты, положим, тоже хватил. Рудин? Базаров? Инсаров, наконец? Смирненькие? - А Герасим? - подхватил Толя. - У него собаку утопили, а он... А этот, как его? У Гоголя-то? Акакий Акакиевич? Герой! Шубу последнюю с него сблочили... А он?! И все какие-то!..
- Ну уж и все! А Пугачев? - подзадоривал Валериан Иванович. -- А Степан Разин? А Болотников?
Толя шевельнул разбитыми губами и вызывающе ска- зал, глядя на Репнина:
- Эти сами по себе. Эти будь здоров мужики были! А их баре исказнили. А потом в книжечки вставили. Ворами обзывали. - Брякнув про воров. Толя даже съежился, глаза забегали.
Репнин не давал ему спрятать глаз, ловил ускользающий взгляд. Но мальчишка - хитрец, вспомнил, что у него все лицо в синяках, и рукой прикрылся.
- Анатолий, за что ты дрался с Деменковым?
Толя сидел, прикрывшись одной рукой, а другой загибал и разгибал голенище валенка.
- Ведь не просто так, признайся, не из одного же интереса вы схватились?
Толя все загибал и разгибал валенок.
- Не встревали бы вы в наши дела, - отвернувшись, еле слышно проговорил он.
- М-да! Вот и раз! - сраженно крякнул Валериан Иванович и угрюмо спросил: - В чьи же мне тогда встревать? В тети Улины?
Толя ничего на это не ответил.
- Значит, в тети Улины, - с обидой подтвердил Валериан Иванович. - И еще в банно-прачечные. Разрешаешь? Ничего, широкое поле деятельности...
- Валериан Иванович... - Толя смотрел прямо на Репнина. Левый глаз у него, весь ровно бы в темной окалине, едва светил щелкою, а над правым нависла разбитая бровь. "Кованым каблуком, сволочь!" - заключил Репнин. Валериан Иванович... - Толя помедлил и оставил в покое валенок и глуше продолжал: - Я, может, никого так в жизни не уважал, как вас. - Такого признания, да еще от Мазова, да еще в такой момент, Репнин никак не ожидал. - Я сейчас все скажу вам потому, что хоть вы офицер были, а вы к ребятам относитесь хорошо, по-строгому относитесь, но жалеете их. Вот...
Толя перевел дух. Валериан Иванович понимал, чего стоило мальчишке такое признание, молчал, склонив голову, ждал, не двигался.
- Из-за денег мы дрались, - как будто перекатив огромную булыжину, выдохнул Толя. - Мы должны добыть деньги, чтобы у Аркашки с Наташкой мать была... Мы тиснули деньги, мы и вернем.
Валериан Иванович понял, что это все, больше Толя ничего не скажет, и больше он сейчас не имел права от него требовать. Конечно же, Репнин знал, из-за чего и почему случилось в детдоме побоище, и шел к Толе с намерением предложить свои услуги - вернуть оставшуюся часть денег (сколько их у Толи, Валериану Ивановичу известно не было), а остальные вложить из своей зарплаты. Но говорить ни об этом, ни о чем другом сейчас не следовало, не нужно, нельзя.
Валериан Иванович поднялся, сунул книгу "Блеск и нищета куртизанок" в тумбочку с оторванной во время драки дверцей и буднично сказал, ткнув в нее пальцем:
- Привинти шарниры. Отвертку возьмешь у меня.
- Хорошо.
Уже в своей комнате Валериан Иванович до того разволновался, еще раз перебрав в памяти короткий разговор с Толей, что вынужден был заварить чайку покрепче, посидеть наедине, поразмыслить. "Нет, решительно работу эту ни оценить, ни понять нельзя. - И сам себе, совсем уж потихонечку: - Как хорошо, что нашла она меня, эта работа!"
Ему легко думалось сегодня о ребятах, и то, что он их не понимал и не принимал иногда, не раздражало его, как это случалось не раз. и даже недавнее происшествие, выводившее его из себя, сегодня он обдумал до конца, а сумев обдумать, и понять его сумел.
И случай-то вроде пустяковый, но, однако, сложным оказался, озадачил всех, в тупик поставил видавшего виды Валериана Ивановича.
В новой четвертой школе открыли буфет. Городские ребята, сшибая друг дружку, мчались к этому буфету в перемену и покупали там всякую еду: конфеты, молоко, печенье или чай.