С литературой покончено. Для Толи литература - пустяк. А вот с алгеброй и геометрией хуже, тут насчет мечты не загнешь. Решай задачу и еще доказывай, правильно ли решил ее, подлую. Не докажешь - пеняй на себя и на Изжогу. Завтра Толе опять придется списывать по алгебре и по физике у тех, кто хорошо учится по этим предметам и плохо по русскому и литературе. Взаимовыручка - главный конь в учебе. Без него никуда не уедешь. Полистал, почеркал Толя кое-что, вызубрил одну формулу по физике на всякий случай Изжоги он побаивался. И подался в свою комнату - книжечку почитывать. Женька и Мишка остались, хмурят лбы, пыхтят.
В коридоре шло состязание на бильярде. Трое или четверо мальчишек сидели уже под столом и кукарекали. Вокруг бильярда ковылял Паралитик и натыривался на ребят, пытаясь сыграть без очереди. Ребята не обращали на него внимания. Толя попер на Паралитика грудью:
- Ты, чувырло, цыть с глаз, пока я тебя не доделал!
- Кто?
- Я!
- Ты?
- Я!
Они стоят, поталкивая друг дружку плечом. Ребята перестали щелкать шарами на бильярде, посматривают. Те, что под столом, откукарекались.
У Паралитика спеклись и потрескались губы. Под глазами черно. Лицо его еще больше пожелтело и усохло. Должно быть, занемог после боя Паралитик и потому не показывался дня два из комнаты. Деменков куда-то исчез, он и раньше пропадал по нескольку дней, а иногда и по неделе, кантовался в "Десятой деревне". Появлялся сумрачный с перепоя, отсыпался сутками.
Паралитик без Деменкова - нуль. После драки - и того меньше. Малыши еще побаивались его по привычке, но те, что побольше, или избегали, или не уступали. А Толя настырничал, рыпался. Он так напоследок двинул Паралитика плечом, что тот едва удержался на костыле. Ребятишки кругом прыснули.
- Отойдем в сторонку, шибздик! - прошипел Паралитик, по-блатному пришепетывая, чтобы хоть этим прикрыть свое унижение и сохранить гонор.
- Что, думаешь, испугаюсь? - Толя двинулся в раздевалку.
Ребятишки следом. Меж ними Маруська Черепанова шныряет, принюхивается. Мелькнуло за спинами ребят встревоженное лицо Зины Кондаковой, и Толя совсем распетушился и на Паралитика глядит с вызовом.
- Ты лягаш! - сказал Паралитик Толе, будто и не замечая притаившихся в раздевалке ребят, но говорил так, чтобы им тоже было слышно. - Перышко по тебе скучает! Перышко!
- А чего это, перышко-то? - явно издеваясь, спросил Толя и поковырял мизинцем в носу.
- Перышко? - растерялся Паралитик. - Перышко-рондо! - многозначительно сощурился он.
- А-а, - снова с издевкой протянул Толя. - Я рондом не пишу. "Союзом" больше, - намекнул он, и Паралитик аж подпрыгнул на костыле.
- Живешь до парохода, лягаш, понял? Нас - в исправиловку. Мы тебя - к маме. Понял?
- Ты, моща из святой обители! Будешь на ребят тыриться - и до парохода не доживешь! Задавлю! Припухни, как мышь в норке!
- П-п-псых! - прокатилось по всей раздевалке.
Очень уж ребятам понравилось, что Толька не сдрейфил. А больше всего им поглянулось, какому унижению подверг Паралитика Толька учеными словами. "Хорошо, что книжки читает: скажет - как оплеуху даст! Вон Паралитик-то скис и в комнату потопал, тук-тук костыликом". Вслед ему свистнули. Он обернулся и, оскалив зубы, погрозился костылем с железной блямбой. Топай, топай, не больно теперь костыля твоего боятся!
А Толька молодец! Он идет по коридору - грудь колесом, и всяк старается попасть ему на глаза и услужить чем-нибудь. Но Толька бескорыстный человек, никаких услуг и наград не требует. Он герой новой формации! Эх, не забыть бы ему еще этими словами на литературе бухнуть! Сразу "отлично" поставят. В крайнем случае "хорошо".
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Деньги чаще всего водились у Маруськи Черепановой. Дядя ее до водопровода греб деньгу, что капиталист. Тогда люди бегали на протоку с ведрами и на речку - не больно это сподручно, особенно зимой да в метели. Воду развозили в бочках по домам и баракам, копейка ведро. Дядя, встретив племянницу на улице, садил ее рядом с собой на бочку, расспрашивал про жизнь. Сам тоже не молчал. И Маруське становилось известно: кто где и как живет; кто кого побил или побить собирается; кто не скупой и не просит сдачи с гривенника, кто ждет эту сдачу, дрожа на улице с ведром из-за какой-то паршивой копейки; и какая будет погода: если худая - прибыль, хорошая - убыток; и что кино новое привезли, жуткое, про летчика, как он с неба упал; и что пожарного с работы сняли - уснул на каланче.
В последнее время из-за водопровода Маруськин дядя урезал гостинец до гривенника, но деньги все же у Маруськи водились - скапливала. И хотя она девчонка, просить деньги у нее не стыдно, потому что она хоть и выжига, но "своя в доску".
Толя скараулил Маруську на перемене у школьного буфета.
- Манька, дай мне тридцать пять копеек взаймы. - Тридцать пять копеек стоила пачка махорки. - Нет, дай лучше семьдесят. Заработаю - верну.
Маруська не сразу дала деньги, хотела выведать, куда они ему и зачем. Однако Толя хорошо знал Маруську и давнул ей пальцем нос:
- Много будешь знать - скоро состаришься!
И тогда Маруська, несколько разочарованная, развязала зубами носовой платок, в уголке которого был свернут фантиком рубль.
- Разменяй, - сказал Толя. - Мне нужно семьдесят копеек.
- Ладно уж, бери уж, - сказала Маруська недовольно и, убегая, зыркнула глазами. - Хоть сколь задавайся, я все равно узнаю про все...
"Узнает ведь, узнает, пройдоха! - почесал затылок Толя, засовывая деньгу в столбик рубашки, специально распоротый для того, чтобы прятать туда разные ценности. - Надо бы Аркашке с Наташкой за рублишко дяди Ибрагима купить чего. Ну ладно, заработаем, и я им не на рубль, а на тройку накуплю всего..."
С последнего урока ребята опять удрали. Пообедали и рысцой двинули на протоку. Возле порта забежали в ларек, в который во время навигации не протолкнешься, а сейчас в нем пусто. Продавец, хромой еврей по фамилии Кисский, а в народе - Киска, грелся у раскаленной печки. На рубль и мелочишку, копеек двадцать, завалявшуюся у Женьки, Киска дал целый карман добра: две пачки махорки, пачку "Ракеты" и еще три книжечки тонкой курительной бумаги добавил от себя, узнав, куда и зачем потребовалось ребятам курево.