- Ты зачем сюда пришел? Кто тебя просил?
- Хэ, ухарь какой! Год возить будете, и год твои бедные дети кантоваться у нас будут, да? А мама их за решеткой страдать, да?
Мишка и Женька перестали работать, вслушиваются.
- Тебе какое дело?
- Денежки все тырили, а? Все? - наступал Попик. - Прожирали и пропивали все? Все? Говори!
- Ну, все.
- Тогда чего ты один в патриоты прешь? Я тоже, блин, патриёт! И такого, как ты, командира, я знать забыл! - С этими словами Попик подхватил бревешко, катанул его и вытаращил глаза свои белые на Мишку и Женьку: Чего ждете? По щучьему веленью - ждете?! Ух, блин, народец! Каша в роте мерзнет!..
Были в Попике неотразимая привязчивость и натиск. Если он что затевал - устоять перед его напором невозможно было. Мишка с Женькой резво покатили бревешки, а Толе Попик сказал:
- Зырь! Если что - свистнешь! - и этим самым как будто его тоже вовлек в совместную работу.
Управились. Накатали штабель кряжей. Попик сбегал за завхозом. Тот явился с блескучим стальным метром-рулеткой и спросил:
- Где ваши дрова, молодые люди?
- Вот эти! - пнул серым валенком Попик в темный, напряженно сгрудившийся штабель.
- Значит, эти? - молвил загадочно завхоз и обежал штабель кругом. Фетровые бурки на нем музыкально поскрипывали. - Значит, эти? - повторил он и сдвинул на затылок шапку-пирог.
"Ну эти, эти, чего волынишь? Принимай!" - томились парни. "Ох, попадемся! - у Толи потную спину пробрало холодом. - Чего мы натворили?! Ой, попадет нам!" - терзался он и перебирал от нетерпения ногами.
- Дровишки - будь здоров! - тараторил Попик. - Первый сорт! Из лесу, вестимо! Отец, слышишь, рубит, а я отвожу... - припомнил он стих.
"А-ай, гад! Ну и пройда этот Попик! Он отвозит! Вот гад! Умора!"
- Минуточку внимания, молодые люди! - обратился к мальчишкам завхоз. Прошу сюда. Всех.
Ребята осторожно подошли. Толя остался в стороне возле нарты. "Засыпались!" Завхоз достал карандаш, а метр свернул и сунул в карман. "Неужели без обмера думает принимать? Не надул бы! Они такие, эти завхозы!" - такое подозрение мелькнуло одновременно у всех парней.
Завхоз постучал по торцу одного бревна толстым карандашом:
- Прошу прочесть здесь написанное!
Ребята дружно наклонились. На торцах бревен было размашисто черкнуто грифельным карандашом "Хы".
- Прошу взглянуть на нижние бревна! - так же вежливо потребовал завхоз. - Прочли?
- Прочли, - упавшим голосом ответили ребята. Попик забегал вокруг завхоза:
- Ну "жи", ну "хы" - не один ли хрен? Дровишки из лесу, вестимо, Принимай и гони монету!
- Монету? - уставился на ребят завхоз и, понизив голос, полюбопытствовал, как на экзамене: - А что обозначают эти "хы" и "жи", вы не задумывались, молодые люди? Не задумывались! Та-ак! Ну-с, ближе к делу: "Хы" - это значит хреновые работники. Поясняю: все шабашники, которые кормятся у театра, уволены с честных советских предприятий за прогулы, нерадение и прочие разгильдяйства. И выходит что? Выходит, они - хреновые работники. Отсюда и гриф - "хы". А ваш гриф - "жи". Я на хозработе собаку съел и вижу каждого пресмыкающегося насквозь. Вы - детдомовцы, значит, жулики. Ваш гриф - "жи". Дошло?..
Попик, подлый, первым махнул за театр. Женька и Мишка следом. Толя с нартой замешкался. На нарте пила и топор - бросать нельзя. Завхоз успел ему буркой привесить. Больно. Тяжелые бурки у завхоза.
Они одновременно - завхоз и Толя увидели топор на нарте. И у парнишки начало захлестывать голову какой-то мутной волной, что с ним случалось в минуты крайнего бешенства, когда переставал он себя помнить: "Все равно теперь. Денег не достать. Бабу погубили. Аркашку с Наташкой осиротили. Пропадать так пропадать!.."
- Еще пни! Пни! - сквозь зубы процедил он, с ненавистью глядя на завхоза. Пятясь к нарте, он протягивал руку за топором: - Еще только...
Ко времени вывернулся Попик, принялся махать руками и доказывать что-то завхозу.
- Но-но, не очень-то, - погрозил завхоз Толе и оттолкнул от себя Попика. - Сгинь, нечистый дух! - пугливо оглядываясь, посеменил завхоз к кочегарке. - Чтоб и следочка тут больше вашего не было! - прокричал он издали и быстро исчез с глаз.
Молча тащились до Волчьего лога. Попик пытался вести себя беспечно и похохатывал, заискивающе глядя на Толю:
- Во, блин, хитрый так хитрый! Во нарвалися, так нарвалися!..
- Заткнись! - замахнулся Толя.
- Чё ты, чё ты? - попятился Попик в снег. - Бешеный! Я ж помочь хотел. Если бы там свет не горел, не попухли бы. Э-эх, бли-ин! - простонал Попик. - Надо ж было лампочки на столбах побить, а потом уж ферта этого звать!.. Э-эх, блин!..
- Заткнись, говорю, пока я тебе сопатку не расквасил! - пуще прежнего озлился Толя, дергая нарту, запахавшуюся рылом в снег. - Откуда ты, вражина, на нашу голову только и взялся?
- У сопатки хозяин есть, - вяло огрызнулся Попик. Больше он не тараторил и не похохатывал, а о чем-то сосредоточенно думал. Возле дома он хлопнул одной рукавицей, порванной о бревна, о другую и заявил:
- Достану я вам эти гроши! Легавый буду, если не достану! - и вытер рукавицей нос. - Гутэн таг, дети! - Попик махнул ребятам и помчался на озеро, где катались и визжали девчонки да разная мелочь пузатая. Ему, этому Попику, все трын-трава, ни горевать, ни переживать он не умел и не хотел.
"Работнички" закрыли нарту в дровянике, упрятали топор и пилу. Ужинали они в этот вечер без всякого аппетита и удовольствия. Уроки и вовсе не стали делать. Пропади они, эти уроки, и все на свете пропади!
"Убежать бы куда-нибудь, скрыться и забыть обо всем", - сидя в комнате над раскрытой книгой, думал Толя.
Мишка и Женька виновато помалкивали. Попик на глаза не показывался. Очень был смутный и гнетущий вечер, раздражали шум и беготня ребятишек в коридоре. Толе хотелось подняться со стула, сходить в коридор, наорать на ребятишек, поддать разок, если потребуется, но даже пошевелиться было трудно.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Цинга давно не косит людей в Краесветске, но все же таится, как в загнете жар, и веснами разгорается. У краесветских жителей, в особенности у ребятишек, кровоточат десны, шатаются и выпадают зубы. Беззубые ребятишки в школах сюсюкают у доски, и учителя на них не кричат. Есть, конечно, которые придуриваются и сюсюкают нарочно, чтобы непонятно было, что они говорят, или за щеки держатся, гримасничают в расчете на сострадание. Глядишь, и не спросят. По классам несутся запахи чеснока и лука. Учителя не чуют - они тоже едят лук и чеснок.