- Нет! - закричал Андре и оттолкнул полотно, будто оно обожгло его руки.
Он зажимал уши руками, тряс в исступлении головой, чтобы заглушить ее смех, но ничего не помогало. Этот кошмарный, издевательский смех продолжал звенеть в ушах, отдаваясь эхом в его мозгу, в его душе.
- Нет! - закричал он в отчаянии. - Нет! - Издав крик, похожий на рев раненого животного, он схватил с палитры нож и принялся кромсать холст раз, два, три,- он наносил удары снова и снова, пока рука его не потеряла силу и движения не стали вялыми, а гул в голове не прекратился.
Андре окаменел и застыл, глядя на искромсанное полотно, взмокший от пота, тяжело дыша. Он хотел увериться, что ее здесь больше нет, но с холста на него по-прежнему смотрела живая и прекрасная Ноэль. Черт бы ее побрал!
Андре зажмурился, замотал головой, стараясь стереть из памяти ее облик, заставить замолчать ее голос. Все тщетно. Тогда он схватил изуродованное полотно и швырнул его через всю комнату так, что оно ударилось о стену и теперь, безмолвное, распростерлось на полу.
Но ярость продолжала клокотать в нем. Он заметался по студии, уничтожая все сделанные с нее наброски. Рвал их на десятки и сотни клочков и бросал под ноги, чтобы тотчас же поднять и рвать на еще более мелкие.
Однако усмирить своих демонов он не мог, они ему не повиновались. С трудом добрел Андре до постели, но все его существо продолжало трепетать как от желания сжать ее в объятиях, так и от столь же сильного желания уничтожить всякую память о ней. Он ласкал и гладил подушку, вспоминая, сколько раз представлял Ноэль лежащей рядом с ним ~ волшебницу с сапфировыми глазами, горящими неутолимым пламенем, с руками, протянутыми к нему.
С придушенным стоном он потянулся и схватил платок, лежавший на комоде возле постели- Он медленно развернул его, и в сумерках сверкнули два синих глаза, сережки, спрятанные в платке. Это были восхитительные сапфировые сережки. Они так сочетались по цвету с ее глазами. Он хранил их у своей кровати, собираясь подарить ей, когда она будет принадлежать ему.
Но теперь он знал, что этого не случится никогда. Его пальцы обхватили камни, сжали их так, что грани впились в кожу - струйки крови потекли на запястье и испачкали рукав рубашки.
Кровь! "О нет, Ноэль, это не моя кровь! Ваша! И это единственное средство унять мою боль!"
Она должна умереть. И только тогда он сможет воссоздать портрет, и на этот раз он будет завершен - в ушах девушки на портрете засверкают сапфировые сережки.
И тогда она будет принадлежать ему. Навеки! Навсегда!
Пробило восемь, и Лондон окутало покрывало ночи. Хозяин галереи Франко и владельцы всех окружающих домов и лавок заперли двери и закрыли ставни на окнах. Вечерние огни погасли.
Но в подсобном помещении галереи Франко горел огонь. При тусклом свете газовой лампы, водруженной на пирамиду из ящиков, кипела работа вокруг абстрактной картины Андре, большие размеры которой не давали возможности манипулировать с ней на столе.
Бариччи и Уильяме, отодвинув ящики, сидели на корточках над картиной, стараясь извлечь последние гвозди, удерживавшие раму.
- Достаточно, - пробормотал Бариччи, освобождая полотно.
- Уже девятый час, - вздохнул Уильяме. - Надо бы в эту раму поместить другую картину Сардо и повесить на прежнее место, тогда мы можем спать спокойно.
- Уверяю вас, что в десять вы будете уже вовсю храпеть. Бариччи встал и поднял картину Андре - из-под нее проглянули классические мазки кисти гениального голландца.
- Я заберу это сокровище в свой кабинет и подготовлю к транспортировке. Поместите, картину Андре в раму - в этом искусстве вы преуспели больше меня. В половине девятого мы отправимся в доки. - Бариччи прошествовал через комнату, держа полотно Рембрандта под мышкой. - Любопытно бы взглянуть на Тремлетта, когда он... - Голос его пресекся, когда, открыв дверь, он столкнулся с тем, о ком только что говорил.
-- Почему бы и не взглянуть, если он перед вами? - процедил Эшфорд сквозь зубы, останавливаясь на пороге.
Обернувшись, он жестом пригласил войти детективов Коньерза и Парлза, возникших за его спиной с пистолетами в руках.
- О! Пока вы изучаете выражение моего лица, не будете ли любезны передать детективам это полотно? Я уверен, что они горят желанием как можно скорее возвратить его лорду Мэннерингу.
Бариччи тяжело привалился к стене и начал оседать на пол - на лице его застыло выражение крайнего изумления. Он не мог поверить своим глазам.
-- Значит, вы не собирались приходить в галерею утром. Ваши угрозы были рассчитаны на то, чтобы заставить меня действовать!
- Совершенно верно! Каждое мое слово было рассчитано именно на это, подтвердил Эшфорд.
Он взглянул в запасник и сделал знак Уильямсу подняться с пола.
~ Можете прекратить свою работу, Уильяме, - обратился он к побледневшему как полотно помощнику Бариччи. - Там, куда отправится Сардо, ему не придется хлопотать о продаже своей картины. Возможно, вас поселят в одной камере. А Бариччи вместе с другими убийцами будет дожидаться виселицы.
- Я не убивал Эмили Мэннеринг! - завопил Бариччи, забыв о своих изысканных манерах и вцепившись в отвороты сюртука Эшфорда, - Я сказал вам правду. Она была жива, когда я с ней расстался. Брови Эшфорда недоверчиво поднялись; он попытался освободиться из цепких пальцев Бариччи. Но тут Коньерз, сделав прыжок вперед, заломил руки Бариччи за спину и приставил пистолет к его лопатке. Парлз, скрутив руки Уиль-ямса, проконвоировал его до двери в кабинет.
- Говорили правду? - с насмешкой повторил Эшфорд. - Да вы, Бариччи, понятия не имеете о том, что такое правда...
-- Нет же, Тремлетт, - рванулся он из рук полицейского, пытавшегося увести его. ~ Поверьте мне, вы ошибаетесь. Сам Бог - мой свидетель, я не убивал Эмили.
Он заколебался: говорить или нет?
Чутье подсказывало Бариччи: молчание в этой ситуации может обойтись ему очень дорого, а вот содействие полиции могло смягчить его участь, и Бариччи решился.
- Я расскажу вам все, все, что произошло, - сказал он, взяв себя в руки. - Меня ведь не могут повесить за преступление, которого я не совершал
- Подождите, - обратился Эшфорд к Коньерзу, сделав ему знак рукой.
Эшфорд отдавал себе отчет; да, человек этот - обманщик, самая гнусная тварь, какую только можно вообразить. И все же что-то в его тоне, в выражении глаз заставило Эшфорда засомневаться. Он даже готов был поклясться: голос Бариччи в эту минуту звучал правдиво.
- Пусть вы не убивали, я готов вам поверить, тогда кто же мог это сделать?
- Не знаю. - Лоб Бариччи покрылся бисеринками пота. - Я едва не сломал мозги, думая об этом с того самого момента, когда узнал о случившемся. А вот в чем я виноват - скажу.
Эшфорд подался вперед при этих словах Бариччи, интонация которых звучала как исповедь.
- Вы признаете, что крали картины? Не только Рембрандта, но и десятки других? - спросил он.
- Предположим, но какие гарантии вы мне дадите?
- Вы постоянно торгуетесь, Бариччи. - Эшфорд рассмеялся, Джентльмены, - кивнул Эшфорд полицейским, - какую сделку мы можем предложить этому господину?
- Это зависит от того, кто убил леди Мэннеринг, - ответил Коньерз.
- Я же сказал, что не убивал ее! - вскричал Бариччи.
- Если это правда и вы готовы сотрудничать с нами, мы с Парлзом постараемся добиться для вас самого гуманного приговора.
Глаза Бариччи засветились надеждой.
- В таком случае я согласен. Я признаюсь в краже картин, упомянутых Тремлеттом.
- Кто помогал вам, кроме Уильямса? - спросил Эшфорд.
- Несколько профессиональных воров. Они производили взлом и выносили картины, а потом передавали их Уильямсу в обмен на вознаграждение в пятьдесят фунтов. В случае с Рембрандтом не было нужды во взломе, потому что я находился в доме Мэннерингов. Просто оставил незапертым черный ход, перед тем как подняться в спальню Эмили. Эти люди проскользнули в дом, сняли картину Рембрандта и скрылись с ней. Я уходил перед рассветом. - В голосе Бариччи теперь звучала уверенность. - Поймите, я не совершал насилия, потому что в этом не было необходимости. Эмили спокойно спала в ту минуту, когда грабители снимали и выносили из дома картину. Но чтобы оградить себя от всяких подозрений, я скрыл от вас одно обстоятельство: Эмили проснулась, когда я собрался уходить, и попрощалась со мной. Тогда-то она и заметила пустое место на стене в музыкальной комнате и поняла, что картина Рембрандта похищена. Эмили была очень расстроена, как и следовало ожидать, и убедила меня немедленно уйти, чтобы вызвать полицию. Разумеется, я подчинился. По-видимому, она не успела этого сделать. Ее убили сразу же после моего ухода.