— Прости… — тихо проговорила Лилия. — Не знаю что на меня нашло. Возможно, гибель этих несчастных беженцев, что лежат у наших ног. Иногда надежда совсем покидает меня… Когда погиб мой муж, к жизни меня вернула жажда мести. Она двигала меня вперед и не давала раскиснуть. Теперь я отмстила, апостолы уничтожены, я лично раскроила голову убийце моего мужа, но легче мне не стало. Вместо жгучего чувства мести в душу пришла черная пустота.
— Нельзя, что бы пустота завладела тобой. Ее надо заполнить чем-то светлым.
— Я знаю, я хочу думать, что все наладится, что я кому-то еще нужна. А на самом деле я никому не нужна, кроме как маленькой мертвой девочке.
— Ты нужна мне, вместе мы попытаемся все исправить. Ты нужна людям, ты должна в них поверить…
Сзади раздался шорох. Мы вскочили и схватились за оружие. На поляну вышли двое: коренастый бородач и высокий худой мужик. По лохмотьям видно было, что они из бывших рабов. В руках коренастого был двуствольный обрез. У долговязого — топор. Для рабов они неплохо вооружены. Я их сразу узнал — они должны были охранять группу беженцев, которую только что положила стая зомби. Их я приставил лидерами к ним.
— А здорово вы их расхреначили, — восторженно проговорил коренастый, обнажив желтые зубы.
— Где вы были? — гневно воскликнул я. — Вы должны были охранять их!
— Прости, Кречет, или как там тебя? Но мертвецы навалились неожиданно и сразу со всех сторон. Мы еле успели свалить, а потом услышали выстрелы и решили вернуться, глянуть, что к чему.
— Какого хера вы сбежали? — процедил я. — Из-за вас вся группа погибла.
— Ты, конечно, парень боевой, Кречет, но что-то я не припомню, кто назначил тебя главным?
Долговязый одобрительно закивал.
— Я сам знаю, как мне поступать, — продолжал коренастый, — я просто хочу выжить.
— Ты бросил своих людей и они погибли…
— Я сам хочу выжить, а на остальных мне наплевать. Они не мои люди, мы просто шли вместе. Но им не повезло.
— Я назначил вас старшими в этой группе не просто так. Вы должны были защищать их. Кроме вас здесь не было сносных бойцов.
— Ну это их проблема, — лыбился бородач, — что они родились травоядными, а не хищниками. Травоядных всегда жрут, таков закон природы… Ты и баба тоже хищники, а хищники должны держаться стаями. Так легче охотиться и выживать. Ты прости за дерзость, но мы хотим пойти с вами. Я видел, как вы деретесь и готов признать твое старшинство…
— Хорошо, — уже миролюбиво проговорил я.
— Правда? — воскликнул коренастый, не веря своим ушам. — Ты возьмешь нас с собой?
— Да, — кивнул я, ловя на себе неодобрительный взгляд Лилии. — Но только при одном условии.
— Каком?
— Ты должен доказать, что ты хищник.
— Доказать? Как? — бородач непонимающе на меня вытаращился.
— Убей его, — я ткнул на долговязого, тот от неожиданности съежился. — Он не похож на хищника, он будет для нашей группы в тягость…
— Что⁈ — глаза коренастого расширились так, что оно стал похож на филина.
— Что слышал… Я возьму только тебя в свой отряд. А этот никчемный, должен умереть.
— Но почему⁈ — воскликнул бородач.
— Ты сам говорил, что каждый сам за себя. Докажи, что ради выживания ты способен на большее, чем просто прятаться по кустам.
— Ну… хорошо… — промямлил бородач и навел обрез на застывшего от ужаса долговязого. — Прости Каланча, ты сам слышал, я должен тебя пристрелить.
— Не надо, Хэнк! — воскликнул долговязый и замахал руками. — Я же твой друг. Кто тебе дороже? Эти уроды или лучший друг?
— Ты пойми, Каланча, мне дороже я сам. И чуйка подсказывает, что выжить с Кречетом у меня больше шансов, чем с тобой. Прости… Он требует твоей крови. Ты и правда бесполезен.
— Нет! Я могу тоже драться и убивать зомби!
— Как сегодня? — Хэнк обвел взглядом обглоданные трупы. — Когда на нас напали мертвяки, ты сам первый заорал, что надо бежать! Я может быть и остался бы, но после того, как ты рванул в кусты, понял, что одному мне в любом случае не справиться. Кречет прав. Ты не хищник, ты никчемный… Прости, что так вышло, но я должен тебя убить.
— Нет! — заорал долговязый и бросился на Хэнка размахивая топором.
Бах! — грянул выстрел, и картечь разворотила лицо Каланче. Его зубы, глаза и язык разлетелись на кусочки. Он даже не смог закричать, а лишь захрипел и завалился на траву. Он еще дышал, когда Хэнк подошел к нему:
— Прости, друг. Я думал в обрез заряжена пуля.
Каланча что-то хрипел. Слова по интонации отдаленно напоминали: «Добей, добей». Но без языка и без зубов трудно говорить.
— Прощай, — сказал Хэнк и, выхватив нож, ударил друга в сердце. Тот дернулся и затих.