– Это правда, но как тяжело сдержаться, слыша, как оскорбляют отца – эту святую жертву.
– О, Боже мой! Это эгоизм всех людей, которые желают наследовать богатство и славу отца, а не его поступки и преступления. Они цинично признаются в этом, говоря, что деньги чисты. Мы же, что унаследовали от отца только эшафот, – мы составляем исключение, которому никто не может поверить. Нас хотят считать людьми недостойными и неблагодарными, не хотят верить, что мы могли быть признательны отцу. Мы свободны в наших поступках, и никто не подозревает о той миссии, которую мы выполняем.
– Я постараюсь быть твердым, – пообещал Шарль.
– Это необходимо, Шарль, необходимо. Не должно пройти и месяца, чтобы все убедились, что мы сыновья без души и без сердца – два искателя приключений, развлекающиеся, чтобы забыть о пятне, лежащем на их имени, проживающие деньги которые украл отец.
– Ах! Что ты говоришь!
– Я говорю то, что тебе скажут они, то, что ты должен выслушать спокойно. Ты должен стать на уровень людей, с которыми придется жить. Они поступили бы именно так. Почему же тебе сердиться за то, что тебя будут считать способным сделать это?
– Ты приводишь меня в ужас!
– Что сказал бы ты сам, видя их.
– Но для чего ты говоришь мне все это? – перебил Шарль. – Ты хочешь привести меня в отчаяние.
– В отчаяние!.. Ты с ума сошел! Наоборот, я хочу тебя сделать твердым. Я говорю тебе, что тебя будут оскорблять тут и там – будь готов все перенести. Ты не знаешь, что вчера, чтобы спокойно слушать этого человека и улыбаться ему, я должен был до крови разодрать себе грудь.
– Не бойся ничего, брат, ты увидишь, я буду мужественным.
– В таком случае – прощай, до вечера.
– Да, до вечера.
Братья пожали друг другу руки и расстались.
Глава 5. «Бешеная кошка»
На улице Захария находился странный кабачок: в него входили через длинный и узкий коридор с сырыми стенами и серым от пыли потолком. Этот коридор упирался в маленький грязный двор, через который нужно было пройти прежде, чем войти в святилище. Этим святилищем была довольно большая комната, которая, должно быть, была раньше конюшней. Стены, не оклеенные обоями, были покрыты самыми разнообразными рисунками мелом и углем.
В кабачке перед громадным прилавком стояло шесть столов, занимавших почти всю площадь комнаты.
Входящий в комнату погружался в необычайно плотную смесь запаха спиртного и дыма. Попав в этот смрад, новички кашляли, но постоянные посетители с восторгом вдыхали его полной грудью. Все вокруг было настолько грязным, что оставляло впечатление довольно странное и крайне неприятное.
Начиная с пяти часов вечера, посетители, вполне достойные этого места, расхаживали здесь взад-вперед. Все, что спаслось от каторги, все, что тюрьмы не хотели хранить, находилось тут. Когда полиция искала какого-нибудь убийцу или мошенника, она, прежде всего, делала обыск в этом месте. Нужного человека здесь могло не быть, но не было сомнения, что он сюда приходил.
Этот кабачок носил название «Бешеная кошка» из-за мрачной истории, происшедшей в нем.
В один прекрасный день основатель кабачка умер; вдова его, тетка Дюша, которая содержала и еще содержит этот дом, не считая нужным из-за таких пустяков останавливать обслуживание посетителей, оставила труп своего мужа в подвале, служившем спальней.
Когда для погребения тела несчастного явились гробовщики, они с испугом отступили, увидев его обезображенное лицо: нос и губы трупа были съедены кошками.
Прелестные посетители этого места не пропустили случая дать ему прозвище, и кабачок с этого дня стал называться «Бешеная кошка». Это было последним напоминанием о покойнике, вдова же стала хозяйкой «Бешеной кошки».
Ей было около пятидесяти лет. Мы несколькими словами опишем ее портрет. Она была не некрасива – она была отвратительна.
Ей помогал всего один человек – странное создание: красивый, как Квазимодо, высокий, как Мефистофель. Его руки были так длинны, что он легко доставал концы стола, не наклоняясь. Его звали Грибом.
Одни говорили, что это прозвище было дано ему из-за его носа, другие – из-за его горба.
Теперь, описав помещение, мы можем перейти к тем, кто находился в нем в один из сентябрьских вечеров около десяти часов.
В этот вечер посетители тихо переходили от стола к столу, разговаривая шепотом.
Не было сомнения, что в «Бешеной кошке» происходило что-то необычное, так как клиенты подзывали Гриба и глазами указывали ему на человека, сидевшего одиноко за столом, и после утвердительного знака прислужника снова начинали разговаривать.
Человеку, которым все интересовались, казалось, было лет от двадцати пяти до тридцати.