Выпуск III–IV. Мезонин Поэзии. Ноябрь-декабрь 1913.
Игорь Северянин
Самоубийца
Вы выбежали из зала на ветровую веранду,
Повисшую живописно над пропастью и над рекой.
Разнитив клубок восторга, напомнили Ариадну,
Гирлянду нарциссов белых искомкали смуглой рукой.
Вам так надоели люди, но некуда было деться:
Хрипела и выла пропасть. В реке утопал рыболов.
Из окон смеялся говор. Оркестр играл интермеццо.
Лицо Ваше стало бледным, и взор бирюзовый – лилов.
Как выстрел, шатнулись двери! Как крылья, метнулись фраки!
Картавила банда дэнди, но Вам показалось – горилл…
Как загнанная лисица, дрожа в озаренном мраке,
Кого-то Вы укусили и прыгнули в бездну с перил.
С.-Петербург.
От Севастополя до Ялты
Вам, горы юга, вам, горы Крыма,
Привет мой северный!
В автомобиле – неудержимо,
Самоуверенно.
Направо море; налево скалы
Пустынно-меловы.
Везде провалы, везде обвалы
Для сердца смелаго.
Окольчит змейно дорога глобус, –
И нет предельнаго!
От ската к вскату дрожит автобус
Весь цвета тельнаго.
Пыль меловая на ярко-красном –
Эмблема жалкаго… Шоффер!
А ну-ка, движеньем страстным
В волну качалковую!
Ялта. 1913. Март.
Игорь-Северянин
Хрисанф
«Нынче еще ты не умер…»
Нынче еще ты не умер,
Однако, не радуйся:
Рока раздумчивый юмор
Параболой сделает радиус.
Не предмыслишь еще никакого ты
Таинственнаго подарка,
Но вешают снова, как оводы,
Креп траура факельщики на руку.
Убийца-маньяк-парикмахер
Щекочет нас всех одинаково.
Катафалк! Кладбищенский лагерь!
Процессия приведена к вам.
«Скорбью Я скоро убью…»
Скорбью
Я скоро убью
Адовы кавалькады.
В трупах тропы.
Тропическая труба,
Скорбь моя! Байрон
Перед нею беднее горба –
В мантии гаер он.
Карлик и арлекин
Дьявола и ловеласа
К виселицам
Ввысь лицом
Человеческую расу!
Тошно душе.
Потушу,
Неоплакиваемый палач,
Пламена, и плакаты, и плач –
Кончена гончая.
Варвары? воровать
Будет из сердца отчаянье.
Самому мне самумом
Кто осмелится стать
Чаянно или нечаянно?
Город расколот и дым.
«Демон-убийца!».
Возглас безглазаго дня.
Жизни не жалко почти-что.
Братоубийством меня
Демон-убийца, почти же ты!
«Небо усталостью стиснуто…»
Небо усталостью стиснуто.
Какого декокта
Очарований и бисмута
Выпить мне, доктор?
Смерть – милосердие в чепчике –
Укусит любого.
Дьявольские скептики!
Неврастения любови!
Последнее, что я чувствую –
Эротическия комбинации.
Магией не излечусь твоей,
Магний, от галлюцинаций!
«Тарантелла тарантула!..»
Тарантелла тарантула!
А я полежу
Утомленным вандалом.
Распните меня,
Сердце снесите на тропики,
Хлопните плотныя пробки!
Распните меня.
Брызните кровь,
Механики, из насосов!
Я развратник, но не философ.
Брызните кровь.
Тарантелла тарантула!
А я полежу
Утомленным вандалом.
«В сумрак опустим…»
Посв. В. Гунвор.
В сумрак опустим
Кровавыя головы.
Пусть им
Ни медь, ни железо, ни олово
Не делают грусти.
Фосфор,
Из поцелуев и роз сфор –
мируй мою камеру!
Хитрыми сердце руками рой,
Лирика и страсть.
Этой последней не выльешь
Мюрам и мерилизам.
Очарования были-ж,
Ты – лишь
Призрак, мой нигилизм.
Хрисанф.
Paris.
Вадим Шершеневич
«Благовест кувыркнулся басовыми гроздьями…»
Благовест кувыркнулся басовыми гроздьями;
Будто лунатики, побрели звуки тоненькие.
Небо старое, обрюзгшее, с проседью,
Угрюмо глядело на земныя хроники.
Вы меня испугали взглядом растрепанным,
Говорившим: маски и Пасха.
Укушенный взором неистово-злобным,
Я душу вытер от радости насухо.