— Я хотела сделать из него себе осенний жакет, — сказала Сусанна.
— Это было б преступлением! Такие вещи на жакет! Развертывайте!
Она развернула. Брызнуло темно-зеленое сукно и — золотые пуговицы с двуглавыми орлами. Черпанов пощупал пуговицы, стукнул в них пальцем, вообще постучать пальцами всем хотелось. Томительное молчание прервал Жаворонков:
— Очень странные костюмы носят в Америке. Недаром говорят, что там корону заказали нам.
Черпанов воскликнул:
— Позвольте, но это же тот сюртук, который поручено было мне продать!
— Не знаю, что вам поручено продать, но, может быть, и мы попали в число вами продаваемых?
— А почему вы, Жаворонков, не использовали этого костюма для того, чтобы соорудить рясу — впрочем, рясы не выйдет. Ведь это тот костюм?
— Тот, — растерянно подтвердил Жаворонков.
— А неужели, Насель, родственники упустили такое сукно, оно напоминает им время, когда б они могли вас эксплуатировать еще больше. Тот костюм, который я у вас ловил?
— Он самый.
— А вы, Ларвин, неужели и вам он не годился? Куда же вы смотрели, зачем заставили гоняться и тем отклонили меня от главных идей? Ведь это, Егор Егорыч, заговор, явный заговор против моей идеи, и сегодня же надо поставить этот вопрос на президиум! До такой степени морочить Жаворонкова. Да что же это такое?
— Позвольте, но вы чего ожидали?
— Того же, чего и вы, Егор Егорыч, — костюм американского миллиардера, который должен был купить известную вам вещь, которая перешла в частные руки из рук государства, но хитрый человек, так как за миллиардером проследили, дал ему переодеться в нашу одежду, дабы он ушел незамеченным, в цене, что ли, не сторговались, но это самая главная улика, говорящая за то, что корона находится в этом доме, все держат костюм, думая, что он явится за известной вещью. Понимаете?
— Но, значит, костюма нет?
— Но вы сами говорили, что есть.
— Я говорил о костюме, который взяла в заклад Степанида Константиновна.
— Никакого костюма я не брала.
— Ага, видите, она не брала никакого костюма. Может быть, вы, Егор Егорыч, присвоили костюм? Граждане, кто продал ему костюм? Егор Егорыч, вы растяпа, никакой американский миллиардер с вами дела иметь не будет, он посмотрит только на вашу рожу, ведь это вареная тыква, а не рожа! Отдайте костюм!
— Да вы с ума сошли, Леон Ионыч!
— Ну вот, изволите видеть, я же и сошел с ума. Конечно, это удобный способ отстранить человека от дела, к которому он приник, но я предвидел это, на это есть испытания. Вот вам… — Он посыпал справки. — Пожалуйста, вот даже по Фрейду и по всему. Все в порядке. Что вы хотите за костюм! И я вам все выкладывал. А дядя Савелий удирает! — Он посмотрел в окно.
— Ну вот, теперь-то Черпанов погиб. Уже поздно!
Он схватил сюртук, кинулся вдруг к выходу. Все уставились в окно. Людмила тоже посмотрела:
— А, женихи!
— Здорово, Людмила, здравствуй! И прощай! Здорово! — раздались голоса.
Я увидел на извозчике несколько здоровенных ребят в черных майках с белыми полосами. Я сразу узнал их по фотографии — эти низкие лбы и русые коки. Я был доволен. Я побежал. Черпанов оттолкнул доктора, который смотрел, как он несется по двору, держа сюртук за ворот, золотые пуговицы его блестели.
— Что, он узнал уже?
— Да, в окошко видел.
— Он не мог видеть. Он перелез через забор. Я сторожил возле кухни. Окно хотя и высокое, но мы с вами забыли про ходули. Он подошел к нему на ходулях и вылез. Черпанов сложил в чулане все, что можно было, и даже ключи от чуланов себе взял, но он забыл про ходули.
— Но странно, можно было поставить стол на стол.
— Поставить можно два стола, но этого мало, он так и сделал, один с кухни, другой от себя, но этого мало. Черпанов знал это, и здесь-то и пригодились ходули.
— Позвольте, вы говорите о дяде Савелии.
— Ну да. Вот, увидите, и дверь открыта. Совершенно нагло. Боюсь, не предупреждение ли это: спасайся, кто может, и Черпанов бросился спасаться.