Но надо отметить, что роман «У» написан без обычного большого числа вариантов. Это произведение писалось автором легко — на одном дыхании. Поэтому позднее он и говорил, что роман был им написан «вчерне»:
«Роман «У», в черновиках, был написан мною целиком, но набело переписал я только половину его. После того, как она (рукопись. — Т. И.) была отвергнута (даже не помню точно, кем — дело ведь не в фамилиях, а в том, что после яростной критики цикла «Тайного тайных» поголовно все редакторы плотоядно искали в писаниях моих следы Бергсона и Фрейда и не могли, при внешней приветливости, внутренне не относиться ко мне отрицательно…)».
Роман «У» построен, в основном, на мистификации, сюжет его пронизан недоразумениями, обманами, вздорными слухами (как, например, легенда о короне американского императора или поиски несуществующего костюма американского миллионера) и не менее вздорными проектами (обобществление имущества и даже жен). Художественный мир романа лукав и фантастичен с первых же страниц — с помещенных в начале книги пародийных комментариев.
Смутно и неустойчиво мировоззрение персонажей, живущих представлениями навсегда ушедшей эпохи: реальность преломляется в их сознании, порождая уродливые фантазии и сны, как бы сливающиеся воедино. И в этой ирреальной атмосфере, разрастаясь до гротеска, возникают планы переделки человека — один противоречивее другого.
Вс. Иванова глубоко интересовали реальные возможности «переформирования» человека в эпоху революционного строительства, для чего требовалось коренное изменение устоявшихся традиций, обогащение сознания, прежде лишенного духовных потребностей. Идея «переделки» человека вложена автором в уста непохожих друг на друга героев.
Главный среди них — Леон Черпанов, приехавший в Москву якобы для вербовки рабочей силы на Урал, причем вербовать он намерен и так называемых «бывших», и «пролетарское ядро».
Черпанов утверждает: «Эти силы или отбросы созданы революцией. Надеются ли они на реставрацию? Вряд ли. Верят ли они в возможность бесклассового общества? Конечно. И отсюда у них трепет и всяческие содрогания. Они знают, что до бесклассового общества доживут, а вот пустят ли их туда?.. И неужели же мы, при нашей нехватке рабочей силы, при нашем умении перевоспитывать, не воспользуемся ими? Но как к ним приступить?.. По моим наблюдениям, правительство несколько смущено, и оно чрезвычайно будет благодарно тому человеку, который найдет выход из затруднительного положения».
Вплоть до конца романа остается неясным, кто же такой Черпанов на самом-то деле? Он неоднократно рассказывает свою биографию, но каждый новый вариант не похож на предыдущий…
Другой не менее значимый персонаж — доктор Андрейшин — тоже одержим идеей переделки человека «как такового». Подобный герой часто встречается у Вс. Иванова: прекраснодушный мечтатель, наивный фантазер, убежденный, что такие сильные чувства, как, например, любовь, способны творить чудеса, — и он создает фантастические планы особых установлений («Институт любви», «День любви к отцам» и т. п.).
Пародийно искажая мысль доктора, проповедует ее и Савелий Львович, сколотивший в доме № 42 притон для всяческих мошенников, воров, спекулянтов, прикрывающихся службой в государственных учреждениях. Это — люди-перевертыши: например, бывший церковный староста храма Христа Спасителя, ныне член кооперации — мороженщик, к тому же занимающийся (фиктивно) антирелигиозной пропагандой…
Вс. Иванов пародирует здесь не идею перевоспитания человека, но гротескно показывает, к чему может привести искажение идеи, если попытаться «перевоспитание провести в три дня».
Естественным противопоставлением авантюрной идее становится сцена посещения Черпановым завода: здесь сложность «перерождения» людей показана в реальных масштабах — и написаны эти страницы в иной стилистической манере, не нарушая пародийности.
Повествование в романе ведется от лица малокультурного больничного служащего Егора Егорыча, который как бы растворяется то в Андрейшине, то в Черпанове.
Стиль романа особый; так, автор, не оповещая читателя, врывается в речь Егора Егорыча, и его «взлеты», изобилующие высокой эрудированностью, резко контрастируют с тривиальностью Егора Егорыча, и уловить эти переходы способен лишь внимательный, думающий читатель, вошедший в ритм автора.
Если относительная заурядность Егора Егорыча — рассказчика соответствует установившейся традиции того литературного жанра, в котором рассказ поручен автором другому лицу, то свободное вторжение авторских рассуждений о литературе в речь повествования (как бы вновь возвращая ее себе — автору) составляет отличительную черту «У», ибо и там, где роман кажется традиционным по форме, в действительности автор порывает с традицией или ее пародирует. Такое игровое отношение к литературной форме иногда раскрывается и в авторских отступлениях, представляющих собой в известной мере пояснения поэтики романа. Так, в одном из них Вс. Иванов полемизирует со своим другом Виктором Шкловским (соавтором по приключенчески-пародийному роману «Иприт», написанному незадолго до «У»).