— Маленький, съежившийся. В дождевом плаще и капюшоне. Он спал.
— Хорошо, капрал. — Мока охватило такое нетерпение, что он почувствовал зуд в спине. — А теперь расскажите мне всю ситуацию. По порядку. Во сколько они приехали? Что они говорили? Отдавали вам какие-то приказы? Что вы ему ответили? Говорите все!
— Хорошо. — Три морщины на лбу были признаком интенсивной работы мозга. — Они приехали вечером. Я начал службу. Этот оберштурмфюрер СС был неприятный. Не такой, как вы. Кричал, отдавал приказы, не показал никаких документов, когда я их хотел посмотреть.
— По порядку, капрал. — Мок достал папиросы. — Говорите по порядку, потому что я перестану быть таким приятным, тем более что я не люблю крысоловов, — угрозу свою смягчил улыбкой и протянул капралу огонь.
— Они приехали вечером. Этот оберштурмфюрер крикнул, что едет на русскую сторону. Когда я предупреждал, что там опасно, он кричал на меня, что я от прослушивания как жопа… — Хелльмиг заколебался.
— Повторите каждое его слово, даже вульгарное. — Мок выпустил к потолку облачко дыма.
— Что я от прослушивания как жопа от сранья, — сказал Хелльмиг с явным неудовольствием. — Затем потребовал пароля и ответа. Я передал ему, потом он двинулся.
— Какой был пароль?
— Наш обычный. Пароль: «Холм Либиха», отклик: «Сахарный завод».
— Хорошо. Вы предоставили ему пароль, и что дальше? — Мок посмотрел на маленькую движущуюся тень под стеной.
— Он повторил их и подъехал ко входу в убежище. Не так, как вы. Вы тогда оставили мотоцикл и пошли пешком с другим господином. — Хелльмиг прервался и снова посмотрел на тень крысы.
— Говори о нем, не обо мне! И сосредоточься! — Мок чувствовал растущее раздражение.
— Хорошо. — Хелльмиг затушил выкуренную до половины папиросу, а остаток спрятал за ухо. — Подъехал к люку, и больше я ничего не видел. Слышал только грохот двери.
— Они оба вышли из кюбельвагена? — спросил Мок.
— Не видел. С моей позиции плохо видно. Лампочка над люком в убежище не горела так, как сейчас.
— Через какое время они вернулись? — Мок посмотрел на лампочку, которая выглядела как перевернутый череп.
— Вернулся только тот эсэсовец. Тот погиб.
— Говорите по порядку. — Мок чувствовал, что теряет терпение. С возрастом он становился все более нетерпеливым. Когда-то во время ночного допроса мог улавливать тонкие противоречия, играть закидыванием деликатной сети синонимов, улавливать слова, теперь с удовольствием ударил бы кнутом по этой тупой морде.
— Из люка вынырнул оберштурмфюрер СС, так? Забрался под брезент, так? Подъехал к вашей позиции, да? Был только он? Именно так и было, капрал?
— Да, так и было, — ответил Хелльмиг. — Подъехал к нам. Он был один. Сказал, что его адъютант наступил на мину и что нечего после него собирать.
— Что-нибудь показалось тебе странным? — спросил Мок. Он задавал этот вопрос всегда в конце. Он считал его наиболее важным фрагментом допроса. — Что-то было непонятно, что-то удивляет?
— Все, — ответил Хелльмиг. — Все было странно. От начала до конца.
— А что в этом всем было самое странное?
— То, что ему было весело.
— Когда и кому? — У Мока зазудела спина, как будто маршировала по ней колонна муравьев.
— Тому эсэсовцу было весело, — буркнул капрал. — А когда? Тогда, когда он говорил, что того разорвала мина. Тогда сушил зубы. А еще…
— Еще что? — спросил Мок.
— Сам адъютант был очень странный. Какой-то такой.
— Какой?
— Как педель. Словно накрашенный. Не знаю, впрочем.
Мок погасил папиросу о стену туннеля. Он знал, что то, что сейчас они сделают, будет трудно для капрала Хелльмигa, который — как можно было заключить из его молодого возраста и искренних реакций — недавно оказался в армии и, быть может, еще не стрелял в каких-либо живых существ, кроме крыс.
Может быть, капрал Хелльмиг никогда не видел трупа, не чувствовал трупного запаха.
А сейчас увидит труп, раскромсанный кусочками металла, тело, вздутое от газов, в окружении своих любимых грызунов. Посмотрит в лицо мертвеца и не увидит глаз, только две дыры, выгрызенные острыми зубками мелких животных. Как поведет себя капрал Хелльмиг — это было ясно. Но что он скажет, когда исторгнет из себя весь съеденный сегодня суп? Что тогда скажет молодой капрал? Кого опознает в гниющем теле? Маленького ли, съежившегося, сонного и накрашенного адъютанта таинственного оберштурмфюрерa СС?
— Пошли, — сказал Мок. — Мы заберем этот труп. Ни один немецкий солдат не может там сгнить. Он должен быть похоронен.
— Не советую, — Хелльмиг был в ужасе. — Я не могу. Никогда никого не хоронил.
— Пошли, — повторил Мок. — Мы все были могильщиками.
Они пошли, и все пошло так, как и предсказывал Мок. Даже помог капралу в извержении из себя несколько мисок супа. Все за одним исключением. У трупа глаза сохранились в первозданном виде. Хелльмиг уверял и бил себя в грудь, что никогда раньше не видел этого лица. Он клялся, что наверняка не был это адъютант эсэсовца.