Мок всего этого не видел и не чувствовал. До его ноздрей долетал теперь запах «Paradiso» — любимых духов Карен. Возвращаются из филармонии. Летний вечер 1937 года. В моторе адлера не хватило масла. Мы едем на такси! Люди ждут на стоянке. Уже наша очередь. Такси подъезжает. Подбегают три юнца. Отталкивают Мока. Вскакивают без очереди. Один из них улыбается Карен. Такси уезжает, а Мок, раздувшийся от ярости, ищет напрасно пистолет.
Она улыбнулась тогда этому ублюдку в мундире кадета, думал теперь Мок, не обращая внимания на острую вонь, доносящуюся из ведра, которое несли два санитара.
— Страшно воняет это средство от ожогов фосфором, — заорал Брендел, перекрывая грохот падающих стен. — Одна вода с молотой известью так не воняет.
Грохот был такой силы, что оторвал на некоторое время мысли капитана от жены, к которой пытался сам себе внушить отвращение. Он посмотрел на профессора Брендла. Тот усмехнулся в облаке пыли.
— Ницше говорил в «Так говорит Заратустра»: «Будьте тверды!»
— Что, простите? — Мок посчитал, что ослышался.
— Я сказал только, что эти дома были покрыты желтой краской. — Мок на самом деле ослышался. — А теперь все они черные.
Мок умолк и задумался, в каком состоянии будет его жена Карен, когда ее скоро увидит: будет плакать или улыбнется насмешливо? А может быть, улыбнется дружески и хулигански — как этому прекрасному молодчику в мундире кадета, который оттолкнул в очереди на такси ее побагровевшего от злости, дородного мужа?
— Ницше сказал: «Идешь к женщинам? Не забудь кнут!»
Мок на этот раз не взглянул на профессора и не просил повторить. Наверняка оказалось бы, что опять ослышался.
Доехали до Кенигсплац. Брендел остановился, чтобы пропустить колонну пожилых мужчин, которые несли в руках заржавевшие винтовки. Они шли нога в ногу, а над ними возвышались две статуи Геракла, борющегося с немейским львом. Брендел занырнул в клубок маленьких улочек Альштадт и через десять минут парковался под домом на Цвингерплац.
Мок вышел из коляски и накинул плащ на плечи. Его мысли были так заняты особой Карен, что даже не поблагодарил профессора Брендла за внимание, ба! — за спасение жизни. Когда профессор хотел его взять под руку и проводить до ворот, отпустил его движением руки, как навязчивого разносчика.
Он поднимался медленно по лестнице. Двери квартиры были открыты.
Стояла в них Гертруда графиня фон Могмиц. Мок упал перед ней на колени. Обняла руками его голову. Он почувствовал, что она дрожит. Невозможно, чтобы графиня имела настолько жирное, трясущееся тело, подумал Мок и услышал голос Карен:
— Я думала, что ты мертв, дорогой, — прошептала сквозь слезы.
Мок встал с колен. Его глаза были черные и неподвижные — как у обезьяны.
— Обещал тебе, что мы уедем отсюда, правда? — сказал он мягким тоном.
— О да, это правда! — воскликнула Карен решительно, а потом поняла.
Через скользящие по щекам слезы она смотрела в неподвижные глаза мужа. Она знала, что сейчас услышит, знала, что означает этот легкий тон: он предвещает ей будущность под руинами этого города. Интуиция ее никогда не подводила. Сейчас тоже.
Бреслау, пятница 23 марта 1945 года, половина одиннадцатого утра
Мок сидел неподвижно за кухонным столом и стучал ногтями по клеенке. Пытался выбивать тот же ритм, как обувь Карен на лестнице, после того как выбежала из квартиры. В выстукиваемых тактах появились новые краски. Какой-то дирижер руководил пальцами Мока так качественно, что к треску каблуков присоединились рыдания и взрывы плача.
Из звуков были созданы образы, которые его мозг зарегистрировал, прежде чем Карен покинула квартиру. Главное было ее лицо. Он понял, что смотрит на него взглядом, какого еще никогда у нее не видел. Он не был грозным, болезненным и зловещим. Было просто незнакомый. Мок почувствовал, как поджимает ему живот. Он перестал барабанить пальцами о стол. Вдруг его осенило, что не устроил ее увольнения с работы и потерял ее рабочую карточку. Этот недостаток наказывался смертью.
— Вернется, вернется, — успокаивался сам себя. — Куда может пойти без Arbeitskartę der Festung Breslau? Вернется через пятнадцать минут, максимум через за час! О, даже гораздо быстрее. Уже стучит в двери.
Он вышел в прихожую, откуда доносился стук. Приближаясь к входной двери, составлял мысленно извинения. Максимум куплю ей духи «Paradiso». Он открыл дверь и посмотрел на человека, стоящего на пороге. Он, конечно, не использовал никаких духов.
— Вы оставили в коляске фотографию Гнерлиха, — сказал профессор Брендел, давая ему разорванный пополам снимок.
— Проходите, профессор, — Мок широко открыл двери. — Напьемся водки.
Бреслау, пятница 23 марта 1945 года, восемь вечера
Когда вода стала заливаться ему в нос, он очнулся и закричал от ужаса. Он лежал в холодной воде, заполняющей ванну. Тряс его озноб. Резко встал, а вода, взволнованная этим движением, перелилась через короткой край ванны. Выходя, он поскользнулся и не удержал равновесие. Центр тяжести оказался за ним. Замахал руками и схватился за висящее на вешалке полотенце. Оторвал тесемку ударился крепко ягодицами о мокрые плитки пола. Боль в спине напомнила ему о поперечине разогнавшейся дрезины, которая пробила ему плащ и чуть не раздробила позвоночник.