Мок прикрыл клетку и вышел из подвала на двор. Он оказался между стеной, ограждающей костел Божьего Тела от флигелей, заселенных когда-то люмпенпролетариатом. Теперь гнездились там жены и дети жуликов и воров. Их самих уже давно не было — они погибли на войне или корчевали сибирские леса.
Тем более Мок удивился, когда увидел три яркие точки тлеющих папирос. Две точки двигались резко, а одна рассыпалась искрами. Темные силуэты двинулись в сторону Мока. Тот чувствовал все большее удовлетворение. Хорошо понимаю действия Бога, подумал он, останавливает меня от убийства Гнерлиха. Сначала крысы, теперь суки бандиты. Но даже они меня не остановят. Что являются инструментами в руках Бога, это точно. Потому что откуда взялись в то время, когда каждый мужчина в Бреслау носит мундир и оружие крепости? Они являются инструментами в руках Бога, я не могу их убить, потому что Его обидел.
Просто напугаю их. Когда Мок видел уже зловеще усмехающиеся лица под навесами циклисток, он достал пистолет и выстрелил без предупреждения над головами божественных инструментов. Сигареты зашипели в лужах, а мужчины разбежались и исчезли в темноте. Они растворились, подумал Мок, в конце концов, они являются посланниками Бога, то есть ангелами.
Он прошел через двор, не нарушенное уже никем, и оказался напротив Городского Театра. Быстрым шагом он прошел через Швайдницерштрассе, миновал Президиум Полиции и добрался до вокзального виадука. Здесь он наткнулся на первые баррикады.
Поднявшись на верх баррикады, споткнулся и, чтобы поймать равновесие, опер руку на что-то холодное и скользкое. Это был черный гранит с фрагментами надписи «Наш самый любимый муж и отец». На моей могиле, подумал он, не будет речи ни об отце, ни о муже. Будет надпись «Гончий пес Мок».
После спуска с баррикады он увидел группу людей, которые стояли в очереди к канализационному колодцу рядом с костелом Иезуитов около Габицштрассе. Эти люди вели себя странно. В руках они держали крышки от кастрюль и ударяли ими, вызывая страшную металлическую какофонию. Это была отповедь на рев русских громкоговорителей, передающих танцевальную музыку.
Он приближался к линии фронта.
Начал искать неразорвавшиеся снаряды в ярком свете луны, которая вынырнула как раз из-за туч. Эти снаряды могли быть оставлены ангелами, чтобы помешать ему пробраться в больницу, в которой зверь скоро выдаст свое последнее зловонное дыхание. Перебрался через развалины и тяжко дышал.
Не обращал, однако, на это внимания. Задумался глубоко над новым заданием посланников Бога, которые должны ему помешать в сладкой мести.
«Ангелы» — это неправильное слово. Ангелы являются сознательными сущностями своего посланничества, а крысы и бандиты, по всей вероятности, не отдавали себе отчета в своих соответствующих задачах. Назовем их всех не «ангелами», а «эманациями».
Около школы на Шверинштрассе спустился с развалин и чуть ли не наткнулся на винтовку одной такой эманации. Молодой парень в слишком большом шлеме уткнул ствол винтовки в грудь Мока и подозрительно приглядывался к элегантному пожилому человеку в маске.
— Пропуск, пожалуйста, — прорычал солдат.
— Уже вам даю, — ответил Мок и полез в внутренний карман пиджака за пистолетом.
Охранник Георг Киттлаус был нервный по натуре. Уже в своей родной Тюрингии, в маленькой деревне около Цойленрода, считался нервусом. Он приходил в ярость, когда коровы попали во вред, и ударил их позже колом в коровнике. Когда-то свинья вывалилась из хлева и батрак Киттлаус получил задание, чтобы вернуть ее в загон. Ему удалось это только через час. Когда она уже была в хлеву, обрушил на свинью свою злость. В конце вырвал корыто и воздел его над головой животного. Тогда оно ринулось на работника и пробежали между его ногами, повалив его в навоз. Свинью нашли через неделю, а Киттлауса через две недели. Он стоял в лесу и пинал со злости в дерево.
Эта особенность его характера значительно усилилась в крепости Бреслау, под русскими бомбами.
Теперь, видя шпиона в маске, он нажал на курок. Георг Киттлаус был нервный по натуре.
Бреслау, суббота 24 марта 1945 года, пять утра
Доктор Вилли Шольц, хирург в временном госпитале у Редигерплац, не спал уже тридцать часов.
Он чувствовал песок под веками и шатался на ногах, когда всматривался в сплетение тканей в большой грудной мышце, и пытался попасть пинцетом в сплющенный свинец, который торчал не очень глубоко, в части ключичной мышцы. Пинцет соскальзывал с свинца и нарушал поврежденные ткани.
Тогда в ране проливались небольшие волны крови и вытекали на тело пациента. Доктор Шольц отложил инструмент и кивнул головой санитару, который этот знак понял сразу.
Подал доктору стакан водки и смотрел, как его кадык слегка движется. Шольц окунул пинцет, смачивая в спирте.
Когда он почувствовал действие алкоголя и небольшое головокружение, всунул инструмент в кровавый бифштекс раны и безошибочно ухватил свинец.
С удовольствием сжал сильно кусок металла. В левой руке все еще держал стакан. Он знал, что пуля уже ему уже не вырвется. Вытащил ее уверенно и бросил в таз. Задребезжала облупленная жесть, когда упали в нее пуля, пинцет и пустой стакан.