Я опустился на корточки и начал выкладывать из сумки артефакты и, выложив половину, добрался до еды. Тут были пирожки, грудка дикой птицы, колечко колбасы-кровянки, кусок сладкого пирога и, конечно же, хлеб, чёрный и белый. Всё отдавало холодком, но я знал, что это всего лишь действие заклинания, благодаря которому даже в летний зной мясо будет пригодно для употребления не меньше недели. Без заклинания остался только бумажный пакетик индийского чая — вдруг отсыреет на холоде.
«Как там мама и сестра? — вспомнил я о родных, и сердце сжалось от грусти. — Конечно, они узнали, что я бежал из тюрьмы, и жандармы, наверняка, повторно обыскивали имение в поисках беглеца», — я ухмыльнулся, представив разочарованные жандармские рожи.
Зашуршали кусты, и на опушку с крупной охапкой хвороста выбежал Рыцарь.
— Я быстро? Отвечайте!
— Конечно, быстро. Вы повсюду делаете запасы хвороста или это чужой?
— Ну-ну, моё прозвище исключает второй предложенный вами вариант. Да и первый не до конца верен. Я просто здесь часто останавливаюсь. Бросьте же огонь, я не могу пользоваться заклинаниями.
Я закрыл глаза и тряхнул руками над хворостом. С пальцев сорвались клоки пламени, и сухие ветви тут же затрещали.
— Похоже, вы хворост прятали под листвой, чтобы не отсырел, не так ли?
— Совершенно верно. У вас тёплая одежда?
— Не жалуюсь.
— Хорошо, значит, заночуем под сенью здешних дерев.
— Заночуем? — уточнил я. — Разве вы не говорили, что я завтра же буду в деревне, которую ищу?
— Говорил и от своих слов не отказываюсь, — кивнул Рыцарь, усаживаясь на простеленный плащ. — Подавайте же ваши припасы. Мы вынесем им смертный приговор. Ах, да, я забыл про чай. У вас есть чай?
— Есть.
— А не могли бы вы наполнить так же припрятанный мною котелок водой? Не хочется идти к ближайшему ручью.
— Пожалуйста, — пожал я плечами и провёл рукой над поданным котелком, в котором тут же заблестела вода.
— Премного благодарен, — сказал Рыцарь и ткнул по обе стороны костра рогатины, протянул длинную ветку через душку котелка и опустил котелок на рогатины. — Мм, хорошая хозяйка готовила, дичь — просто чудо.
С набитым ртом я не стал ничего говорить, однако в душе был полностью согласен. После пребывания на том свете, я особенно остро чувствовал к пище не то чтобы любовь, а какое-то благоговение, как постившийся человек, который невольно улыбается в рождественское утро, когда ест то, чего лишал себя долгие сорок дней.
Молча мы жевали мясо и хлеб, глядя на пляшущее пламя костра и слыша неподалёку от себя неспешные шаги Лира. Сейчас ничто нас не тревожило, особенно меня, так как я чувствовал полное излечение от тёмных чар гробовщика.
«Как-нибудь доберусь до деревушки», — решил я и указал на котелок с закипевшей водой.
— С чего же мы будем пить? — спросил Рыцарь.
Я встал и порылся в сумке. Через минуту протянул две фарфоровые чашки.
— Да это не хозяйка, а золото! — воскликнул он. — Правда, они могли бы раздавиться.
— Берите пирог с яблочным вареньем.
— С чаем самое то. Спасибо.
Рыцарь залил насыпанный чай кипятком и вздохнул.
— Кажется, мы слишком размолчались. Не хотите ли узнать кое-что о моём прошлом?
Я пожал плечами.
— Я не любопытен. Если же вам хочется рассказать о себе, расскажите, я не против и с удовольствием послушаю.
— Я считаю несправедливым то, что я знаю о вас многое, а вы обо мне — почти ничего. Берите чашку и не удивляйтесь: я был в разбойничьей шайке.
Этого-то я и ожидал: борец за справедливость с тёмным прошлым. Сколько их таких?
— Родители мои умерли с горя, потому что я был их единственный сын, а имение, оставшееся от них, я прокутил, — продолжал Рыцарь ровным голосом. — Я грабил, насиловал и убивал вместе со всеми, но, как это часто бывает, однажды понял, что живу не так, как следовало жить, и что мне стыдно смотреть людям в глаза. Меня стала мучить боль в сердце, вина душила. В одну из тёмных ночей я бежал из шайки. Пустили погоню, решив, что я захотел предать их жандармам. Я убил четверых, долго прятался, пока не отыскал одного старца. Он объяснил, что грехи можно замолить тяжёлыми испытаниями. Он назначил наказание, вроде епитимии: я буду страдать от солнечного света, пока не спасу ночью сто семнадцать душ. Вы — сто третий, то есть мне осталось не так уж много.
Рыцарь скромно, будто стесняясь, улыбнулся. Я был довольно сильно потрясён его откровением.
— Неужели ещё есть такие старцы? — спросил я.
— Не много их, но, как видите, они есть. И поверьте, старец Авенир много знает, а не только выслушивает россказни мелких людишек, вроде меня, о своих мерзких преступлениях.
— Значит, если у меня будут вопросы, я могу обратиться к нему?
— Обратиться к нему с вопросами? — засмеялся Рыцарь. — Вероятно, я плохой рассказчик, потому что вы неверно представляете себе старца Авенира. Он прост, как степь, но горд, как скала. К нему за простым советом не придёшь. Для встречи с ним должна быть веская причина. Если поймёте, что причина такая появилась, ищите меня, и я укажу путь.
— Это возможно?
— Да, — Рыцарь наклонил голову и вынул из кармана тёмный плоский камешек. — Возьмите это и бросьте, когда понадобится помощь. Я приду во сне или наяву.
— Благодарю вас, Рыцарь.
— Ладно, уж очень поздно. Я схожу ещё за хворостом, а вы ложитесь.
Наши взгляды пересеклись, и веки у меня отяжелели.
— О, вы заставляете меня спать, а сами говорите, что не можете пользоваться заклинаниями! — воскликнул я заплетающимся языком.
— У меня несколько иные силы, — сказал Рыцарь и, поднявшись, ушёл за хворостом.
А я неловкими движениями сполоснул чашки и спрятал их в сумку, потом собрал бумаги, в которые заворачивалась еда, и положил их в огонь. И, наконец, подстелил под себя одну сторону полушубка, укрылся другой и не забыл заклинанием увеличить толщину меха.
Голова была чиста от мыслей. Последнее, что я слышал, — это тихие, неразборчивые слова Рыцаря, обращённые к своему коню.
А слова, как мне потом удалось выяснить, были весьма любопытные:
— Знаю, знаю, нам пора. Мы скоро уйдём, Лир. Но пусть наш собеседник уснёт покрепче. Пусть набирается сил: завтра он сильно удивится!
Свиток одиннадцатый Тайна исчезновения
— Ой! — воскликнул кто-то высоким девичьим голоском.
Я пошевелился и попытался натянуть на себя заиндевевший полушубок.
— Погляди, Зоя, там спит какой-то господин!
— Я… я боюсь! — выкрикнула в ответ другая девчушка.
Не открывая глаз, я подумал про себя, что столь чёткие, живые фразы едва ли могут сниться, а следовательно, они доносятся из яви. Скорее всего, несколько молодых сударынь, прогуливаясь, набрели на меня утром. Странным казалось то, что Рыцарь не предупредил о близости деревни, да и я сам вчера ночью не заметил огни.
— Я побегу, расскажу старшим.
Но девчушка убежать не успела. Её заворожили и лишили возможности бежать мои движения: я резко сел, протёр глаза и огляделся.
— Маша, отойди. Надо рассказать старшим.
— Дура ты! Не видишь? Он же проснулся! — крикнула Маша.
— Вдруг бросится.
— Пугливая ты, тебя никто до сорока лет и на сеновал не затащит, — хмыкнула Маша, не сводя с меня глаз.
Тем временем голова моя была занята поиском ответа на один простой вопрос: где я нахожусь? Местность вокруг была неузнаваема. Впрочем, это не удивительно, ведь ночью фантазия рисует пейзажи даже более живописные, чем они есть на самом деле.
— Простите, сударыни, — заговорил я и поднялся.
Должно быть, я сделал движение чуть резче, чем следовало бы сделать в присутствии столь пугливых существ, поскольку одна из девочек по имени Зоя подхватила пальтишко и бросилась наутёк.
— Простите, — повторил я с чувством, теперь обращаясь к одной лишь Маше, которая героически стояла на одном месте и не делала никаких движений, показывающих намерение совершить побег; лишь только в глазах пылал страх, поддерживаемый искорками любопытства. — Простите, я ничего плохого вам не сделаю, я хочу лишь спросить лишь, где нахожусь.