— Как где? — удивлённо переспросила Маша, тряхнув головой. — Разумеется, возле нашей деревни!
Я не смел сделать лишнего шага.
— Это очень хорошо, просто замечательно, я столько лет мечтал оказаться возле вашей деревни. Только скажите, сударыня, как зовётся ваша деревня?
— Савкина.
Я оцепенел от неожиданности, но потом повернулся кругом и свободным ото сна взором окинул местность. Я не мог с уверенностью утверждать, что заснул не там, где проснулся. И, однако же, до меня как будто доносились обрывки фраз и далёкий стук молота, а рядом с распахнутым полушубком, из которого я только что вылез, лежала только сумка: ни остатков костра, ни следов от лошадиных копыт.
«Ай да Рыцарь ночи!»
— Вы уверены, сударыня?
Маша хмыкнула и обижено бросила:
— Я здесь живу, стало быть, знаю, — и двинулась прочь.
— Подождите, подождите! — заторопился я и побежал за ней следом.
Девочка оглянулась и остановилась. Теперь не только в глазах, но и на её лице, потерявшем обиду и серьёзность, читался страх.
— Вы не подскажите, живут ли у вас Кожевины?
— Кожевины? Да, живут, конечно. Я слышала, улицу не помню, дом — тем паче.
— Спасибо… Маша.
Девочка распахнула глаза.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
— Ваша подруга Зоя в разговоре с вами употребляла это имя, стало быть, вас и зовут Маша.
— Хм, — и важно пошла прочь.
Я поглядел ей вслед с иронической улыбкой. Сама не Бог весть что, а уж про себя думает, что королева мужских сердец.
Савкина оказалась деревней очень крупной, с множеством улиц, мельницей у реки, амбаром для хранения зерна и длинным рядом лавчонок, где в одних продавалась различная утварь, верёвки, дёготь, в других — продукты, в третьих шились лапти, валенки, меховые одежды и пышные наряды для невест. Главные улицы здесь были вымощены булыжником, по которому бренчали повозки и шагали туда-сюда прохожие.
Само собой разумеется, мне не составило труда спросить у первого попавшегося на пути савкинца о том, где проживают Кожевины. Мужчина в изрядно поношенном тулупчике и с искажённым оспой лицом посмотрел на меня с любопытством и указал на противоположный конец деревни.
— Кожевиных у нас несколько, но живут они рядом. Первые, кажется, в избе осьмой аль десятой от края. По улице Рыбацкой.
— Благодарю.
Мне потребовалось полчаса, чтобы добраться до указанной улицы. Во избежание ошибки, я спустился до последней избы с полуразрушенным дымарём и начал подниматься вновь. Отсчитав семь изб, я остановился напротив восьмой. Звать не пришлось, так как справа от избы молодец накладывал сам себе на руки дровишки. Я облокотился на крепко сбитый забор.
— Простите!
Молодец повернул голову, не переставая накладывать головешки.
— Чего?
— Не подскажите, здесь ли живёт Кожевина Авдотья Парамоновна?
Молодец подбородком указал на соседнюю избу.
— Мы с ней соседи.
— Благодарю.
Я уже отошёл от забора, как парень счёл нужным заметить:
— Только зовите погромче: туга стала на ухо.
Я кивнул, и, оказавшись у калитки, закричал:
— Хозяйка!
Но вместо отклика Кожевиной до меня вновь донёсся голос парня:
— Эдак вы и собаку их не разбудите. Взойдите на крыльцо, да кулаком. Она по звону стёклов определяет, что кто-то пришёл.
Я усмехнулся и, взойдя на крыльцо, начал стучать в двери и звать хозяйку.
Слова парня подтвердились. Женщина, если она только была дома, явно имела проблемы со слухом. Я, напрасно убив пять минут, наконец, так трахнул кулаком, что зазвенели стёкла в четырёх рамах. Тогда-то и послышались шаги, после которых отворилась внутрь дверь и показалась в проёме полная женщина в старом, но опрятном платье и новом платке с красными и синими узорами. Она широкими глазами уставилась на меня, как будто зрением хотела возместить то, чего могла не услышать.
— Здравствуйте, — сказал я.
Женщина резко дёрнула головой и продолжала глядеть в лицо гостя.
Я понял, что она не услышала, с внутренним вздохом решил, что всё будет не так просто, как хотелось бы, и громогласно повторил приветствие, чуть выдвинувшись вперёд:
— Здрав-ствуй-те!
— Драствуйте, драствуйте, сударь, — закачала головой женщина. — Что угодно?
— Вы Кожевина Авдотья Парамоновна? — прокричал я.
— Я. Рада буду сполезновать.
— Я хотел бы с вами поговорить о… — я обернулся и убедился, что каждое моё слово долетает до любопытных ушей прохожих, без стеснения остановившихся напротив двора Кожевиной. — О деле, — прибавил я с особым выражением на лице.
Тогда женщина склонила голову и уступила проход.
«Не всё так запущено», — решил я, проходя сени.
Я оказался в просторной комнате с печью, на которой какое-то варево пускало довольно приятный аромат, чисто убранным столом и двумя высоченными кроватями с перинами, взбитыми с примерным усердием.
«Всё совсем неплохо», — подытожил я, оглядевшись. На меня огромное влияние оказывало внутреннее убранство жилища, оно располагало к хозяевам или не располагало. А частое крестьянское пренебрежение чистотой всегда вызывало внутреннюю дрожь. Здесь я почувствовал себя спокойным. Даже решил, что в ближайшие два-три часа моей жизни ничего не грозит, кроме вкусного обеда.
— Простите, я готовлю, — сказала женщина и начала мешать, крошить и пробовать готовившееся блюдо большой деревянной ложкой.
— Ничего, ничего. Меня зовут Николаем Переяславским. Я добрался сюда издалека. Я от Волконского Льва Сергеевича.
Женщина вздрогнула и, резко обернувшись, посмотрела на меня испуганными глазами.
— Для чего же? — спросила Авдотья Парамоновна с давно свершившейся, но только теперь выбравшейся наружу болью.
— Видите ли, Лев Сергеевич очень обеспокоен тем, что не ощущает присутствие Ольги Павловны, — гласил я на всю комнату, понимая, что намного лучше было бы говорить тихо.
— Она пропала, — сказала Авдотья Парамоновна и с повлажневшими глазами занялась обедом.
Я растерялся и не знал, что прибавить. Мне очень не хватало простого зрительного контакта.
— Она пропала месяца два назад, — ровным тихим голосом проговорила Авдотья Парамоновна. — С тех пор я не знаю, где она. И вы не знаете, сударь?
— Я сюда явился затем, чтобы узнать, где ваша дочь.
Рука женщины остановилась на секунду, а потом вновь продолжила работу. Вероятно, Кожевину поддержали слова «ваша дочь».
— А вы знаете… историю? — спросила она.
— Да, Лев Сергеевич вкратце рассказал мне печальную историю Ольги Павловны.
Женщина вздохнула.
— Так вы приехали, чтобы узнать, здесь ли Оля, или чтобы найти её?
Я посовестил себя тем, что пытался увидеть в Кожевиной глупую крестьянку, какой она, судя по задаваемым ею вопросам, не является, и ответил так:
— Я приехал, чтобы в случае отсутствия Ольги Павловны, найти её и передать приглашение отца, то есть господина Волконского.
— Тогда оставьте вашу суму вон в той комнате (она будет ваша), мойте руки и садитесь. Простите, ваше отчество запамятовала.
— Иванович. Николай Иванович. Впрочем, я его и не называл.
— Хорошо, Николай Иванович, садитесь, будем обедать. И ещё: не нужно так кричать. Я прекрасно слышу.
Я остолбенел.
— Почему вы сразу не сказали?
— Так я не знала, кто вы. Теперь знаю. Я притворяюсь глухой с того вечера, как исчезла Ольга, чтобы наши савкинские сплетницы не спешили ко мне с расспросами.
«Ну и ну!» — подумал я.
Скоро я сидел с вымытыми руками за столом, а ещё спустя минуту хлопнула калитка, и послышался топот ног.
— Мои дети. Давно уж пора, — сказала Авдотья Парамоновна.
Не успел я обернуться, как в комнату влетели мальчишка и девчонка. Увидев незнакомца, они замерли, точно врезались в невидимую стену.